Евангелие любви
Шрифт:
– В вашем распоряжении целое лето – отдыхайте! – Джудит рассмеялась. – «Аттика» поднажмет и выпустит книгу осенью, как раз перед началом массового переселения и такой же массовой депрессии. Разумный момент для распространения книги. Люди будут готовы. Созреют.
– Н-да… м-м-м… Спасибо за разумные слова, Джудит. Я рад, что вы меня просветили. Похоже, мне в самом деле стоит все лето отдыхать.
Он явно разрывался на части: горел желанием общаться с массами, но опасался как средства доставки к желаемой цели, так и маневров своего возницы – Джудит Кэрриол. Да, с ним будет не просто! Он замкнулся
Джудит внимательно изучала его чуть прикрыв ресницы. В Джошуа появилось что-то новое, странное, что подтачивало корни ее уверенности в успехе. Одряхление? Увядание? Неужели это признаки саморазрушения? Чепуха, успокаивала она себя. Разыгралось воображение. Его напряжение после трудной работы наложилось на ее неуверенность в себе. Джошуа не слаб, он чуток. В нем нет недостатка силы, но отсутствует черствый эгоизм. И еще он способен на поступок – если потребует ситуация и если он понадобится людям, он отдаст все, что имеет, и сверх того.
Джудит все-таки осталась на обед и слегка удивилась, обнаружив, что младшие женщины семейства смотрят на нее не с такой подозрительностью, как в тот первый вечер, когда она появилась у них. Какими бы им ни виделись ее отношения с их любимым братцем, ни Мэри, ни Марта, ни Мириам больше не видели в ней угрозы. Что они чувствовали? Что чувствовали все, чего не чувствовала она? Или он тоже не чувствовал? Странно, ведь их отношения не осложнялись ничем личным. Джудит улетела в Вашингтон, так и не разгадав загадки.
– Джудит ввела меня в курс того, что произойдет, когда моя книга выйдет из печати, – сообщил родным Джошуа, когда вечером вся семья собралась в гостиной.
– Полагаю, тебя попросят совершить что-то вроде рекламной поездки, – предположил Эндрю, с тех пор как его брат стал писателем, интересовавшийся книгоизданием. Он стал смотреть кое-какие телепередачи, а когда не было пациентов и по-настоящему ответственной работы, включал в кабинете радио.
– Да. В одном смысле это меня вполне устраивает, но во всех остальных – пугает. Я взвалил на вас столько лишней работы весной, а теперь, оказывается, придется потратить время и осенью.
– Не перетрудимся, – улыбнулся Эндрю.
Мать была на вершине счастья: ее драгоценный Джошуа вернулся в лоно семьи после того, как два месяца всецело отдавал себя книге. Как славно смотреть, как он спокойно сидит, потягивая кофе с коньяком, а не выпрыгивает из-за стола, не проглотив последний кусок. У нее даже не возникало желания вовлекать его в дискуссию, чтобы он разразился речью.
– Хочешь, поеду с тобой, – предложила Мэри, которой не терпелось вырваться из дома. Провести столько лет в умирающем Холломене, когда в мире столько интересного! За ее пассивностью и сознанием, что она не такая умная, как Джошуа, не такая красивая, как мать, и не такая востребованная, как Джеймс, Эндрю, Мириам и Марта, скрывалась горечь, неудовлетворенность и мятежный дух. Ее одну из всей семьи обуревало желание путешествовать, познакомиться с новыми местами, испытать что-то новое. Но, по характеру инертная, она
Джошуа улыбнулся и энергично помотал головой:
– Конечно, не хочу. Управлюсь сам.
Мэри промолчала и ничем не выдала своих чувств.
– Надолго уедешь? – спросила Мышь, опустив глаза.
К ней, такой миниатюрной, милой и серой, он всегда испытывал особую нежность и теперь одарил предназначенной только для нее улыбкой.
– Не думаю, дорогая Мышка. На пару недель максимум.
От его ласковых слов большие, мечтательные глаза Мыши увлажнились.
– Устал, пора спать. – Эндрю тут же поднялся и, зевнув, добавил: – Извините, пойду.
Джеймс и Мириам тоже встали, радуясь, что отправиться в спальню предложил кто-то другой. Они были счастливы в браке: брак принес им неожиданную радость – освященную союзом постель, где кожа касается кожи и тело прижимается к телу. Лето было их временем – они могли часами наслаждаться друг другом в кровати, не стесненные одеждой и одеялами. В плане интеллекта Мириам, возможно, предпочла бы Джошуа мужу, но ни в каких иных отношениях.
– Ленивцы! – Джошуа тоже поднялся. – Я собираюсь прогуляться. Кто со мной?
Мать тут же вскочила и бросилась за подходящей обувью. А Мышь тихо и застенчиво сказала, что ей надо идти с Эндрю.
– Чепуха. – Джошуа повернулся к сестре. – Мэри, пойдешь с нами?
– Нет, спасибо. Надо убраться на кухне.
Несколько мгновений Марта, робея, в замешательстве переводила взгляд с Джошуа на Мэри.
– Не пойду, – наконец отказалась она. – Помогу Мэри, потом лягу спать.
Мэри мрачно покосилась на нее, а затем протянула руку и выдернула младшую представительницу семьи Кристиан из кресла. Не слишком вежливое обхождение, но когда сильные пальцы Мэри смыкались на запястье Мыши, та чувствовала, что ее спасают из пучины сомнений и увлекают в безопасное место.
– Спасибо, – поблагодарила она, когда они оказались в тихой кухонной гавани. – Совершенно не умею выкручиваться из трудных ситуаций. Я же видела, что мама хочет побыть с Джошуа одна.
– Ты совершенно права, – кивнула Мэри и снова протянула руку, на этот раз, чтобы заправить за ухо непокорный серовато-коричневый локон, очень похожий на мышиную шкурку. – Бедняжка Мышь! Приободрись! Ты не одна в западне.
В тот безмятежно-тихий вечер мать с Джошуа прогуливались под руку. Из-за разницы в росте сын держал ее не под локоть, а ближе к плечу.
– Я рада, что Люси уехала, а ты развязался с книгой, – начала она.
– Бог свидетель, я тоже, – с жаром ответил Джошуа.
– Ты счастлив, Джошуа?
Если кто-то другой задавал ему такой вопрос, он закрывался, но они с матерью уже около тридцати лет были единой главой семьи, и связь между ними все время крепла.
– И да, и нет. Передо мной открывается множество возможностей, и это радует. Но я также предвижу проблемы. Наверное, напуган. И поэтому несчастен.
– Все образуется.