Евангелие любви
Шрифт:
– Знаю, знаю. – Чейсен выпрямился, и только тогда стало заметно, как он в последнее время похудел. – Но я еврей, люблю поныть. От этого мне становится лучше. Вы, Джудит, организовали Четвертую секцию с присущим вам гением. Меня поставили заниматься исследованиями, Джона Уэйна – административными вопросами. И все получилось.
Он уже шел к двери, когда Джудит остановила его вопросом:
– Моше, вы здоровы?
– С моей женой попробуй не проверься.
– Ну и как, все в порядке?
– Все отлично, – ответил он и вышел из кабинета.
Кэрриол еще немного посидела, а затем подняла телефонную трубку. Звонок президента оказался кстати: ей не пришлось объяснять Чейсену, почему она оставила государственную службу и согласилась на политический пост. Ответ просился на язык и чуть не сорвался. Она едва не совершила большую ошибку. После смерти Кристиана Моше сильно изменился. Но даже он не знал, как умер Джошуа.
А ведь как замечательно быть первой леди!
«Ничего у тебя не выйдет, Джошуа Кристиан, где бы ты ни был! Не будет петли на кизиловом дереве! Ненависть к тебе прошла. Признаюсь, что некоторое время я испытывала это чувство. Даже позволила сделать так, чтобы я служила тебе, а не наоборот. Если бы ты вырос, как я, в Питсбурге, то тоже ничем бы не брезговал. А окажись я другой, до сих пор торчала бы в этом Питсбурге и спивалась, пока не умерла. Или кололась, если бы хватало ума добывать деньги на наркотики.
Тайбор Рис красивый мужчина. Я буду ему хорошей женой. Буду его любить. Сделаю его счастливым. Буду заботиться о его дочери. Уговорю его баллотироваться на четвертый срок. Сумею убедить, что он более великий президент, чем Август Ром. Не могу же я почивать на лаврах! А что мне делать после завершения операции «Мессия»? Только начать операцию «Император».
Чейсен переночевал в доме 1047 на Дубовой улице в Холломене. Кристианы оказали ему радушный прием и свободно говорили с ним о Джошуа. И, надо сказать, на глазах у них было меньше слез, чем у Моше. Они рассказывали, как намерены прожить оставшиеся годы, вспоминая старшего брата.
– Мы с Мириам вскоре уезжаем в Азию, – объявил Джеймс. – Там еще предстоит много работы, прежде чем люди осознают важность завета Джошуа.
– А я – опять в Южную Америку, – сказал
Чейсену показалось, что бедная женщина не вполне в своем уме. Она бесцельно ходила по дому, что-то напевая себе под нос. Марта во всем полагалась на Мэри, которая заботилась о ней с величайшим терпением и нежностью.
Предполагалось, что они с Мартой останутся с матерью в Холломене, пока остальные будут путешествовать по миру, неся другим народам идеи покойного брата.
– Мне всегда казалось, – продолжала Мэри, ежась и бледнея, – что я засохну и умру, если сама не смогу путешествовать. Но знаете, Моше, оказалось, что Вашингтон очень далеко.
После приготовленного матерью семейства великолепного ужина они сидели в изысканной гостиной со множеством буйно цветущих растений и разговор опять вернулся к планам Кристианов.
– Понимаете, – объясняла мать, разливая кофе, – Джеймс, Мириам и Эндрю не могут пока уехать из Холломена. Еще не исполнилось сорок дней со смерти Джошуа.
– Сорок дней? – переспросил Моше, притворившись, что не понимает.
– Вот именно. Джошуа еще не явился к нам. Но он обязательно явится! Через сорок дней после смерти. По крайней мере, мы на это надеемся, хотя и не уверены. Может, он придет на третьи сороковины или на вторые – нам не дано знать. Миновало две тысячи лет, идет третье тысячелетие. Как мы можем судить? Если он не явится на сороковой день, братья и Мириам, конечно, уедут. Значит, им не суждено быть здесь, когда он придет. Я вообще думаю, что он покажется только женщинам – двум Мариям и Марте, хотя могу заблуждаться.
Она говорила уверенно, с радостью. И спокойно. И была в совершенно здравом уме. Моше оглянулся, стараясь понять, как относятся к теории матери остальные Кристианы, но не проник в их мысли за фасадом их светлых, безмятежных лиц.
– Дадите мне знать, когда он придет? – почтительно спросил он.
– Конечно, – тепло отозвалась мать. Остальные промолчали.
Внезапно Мэри подалась вперед. По ее полуоткрытым губам Чейсен решил, что она собирается сказать что-то важное.
– Я вас слушаю.
Мэри улыбнулась. За последние дни она стала очень похожа на мать.
– Пейте кофе, Моше. Остынет.