Евангелие от обезьяны
Шрифт:
К раздирающему легкие аромату парфюма «Торфяная сказка» здесь примешиваются новые изящные нотки – трупный запах многолетнего тлена. В нем смешались немытые тела беженцев, шашлык-шаурма и чадящие вместе с торфяниками городские свалки, возводимые здесь годами. Когда-нибудь свалка разверзнется на весь Зомбаланд, опояшет Москву, и тогда я не знаю, что делать местным: ассимилироваться с мусором, которым они и так являются, или поджечь себя вместе со свалкой, чтобы начать революцию.
Этот запах… жара усиливает его в сотни крат. Снова наклоняясь над тушкой, с трудом сдерживаю
Труп вяло стонет, поблевывая желчью и капая кровью по бокам головы. Желчь, обильно разбавленная каким-то несусветно вонючим темным пойлом, пульсирует из уголка рта и стекает по сломанной челюсти аморфно и медленно, как плавящиеся часы стекали по картинам Дали. Интересно, загорится ли блевотина, если я ее подожгу? Спирта там, судя по состоянию животного, процентов семьдесят… Но нет, нет, этого не может быть, – отдается в моем мозгу все отчетливее по мере завершения обыска. Этого, твою мать, просто не может быть. Потому что этого не бывает.
Однако, пошарив для проформы еще пару раз по карманам, подмышкам и складкам, осознаю очевидное-невероятное. Верите вы или нет, но из миллиона с лишним обитателей Зомбаланда мне попался единственный, кто не носит с собой оружия.
Мы мало что знаем о Зомбаланде, но из того, что знаем, несомненен факт: без волыны здесь не ходят; а вот на моего неудачника это правило, понимаешь, не распространяется. Что означает сия твоя шутка, о милый друг? – вопрошаю в мыслях, одновременно межуясь и смеясь.
– Пошли дальше, Лина, – ухаю гиеной. – Ты не поверишь, но клиент чист, как водка «Слеза ребенка». Пушку свою он, судя по всему, пропил. Я все еще не могу стать нормальным парнем.
– Куда? – говорит она, не показываясь из кустов. – Пошли дальше – куда?
– Коту под муда!!! – ору полушутливо. А что ей еще ответить?
– Я предпочла бы, чтобы у тебя был хотя был план, – фыркает она ернически, но из репья все же вылезает.
Я бы тоже предпочел, чего уж там. Но никакого плана у меня по-прежнему нет, и потому мне не остается ничего, кроме как в очередной раз тупо обыграть бородатую шутку, что уже миллионы раз обыгрывали до меня:
– Я не курю.
Как ни странно, она смеется. Поди пойми этих женщин, как написал бы Эраст Пороков в дурацкий журнал «Гедонист», который не читают даже друзья Воротынцева. Поди их пойми.
Меж тем очевидно, что очаг цивилизации – если этот инкубатор мутантов можно назвать цивилизацией – явно находится на противоположной стороне бывшей Ярославки. Туман немного рассеялся – наверное, сменилось то, что в такой печке заменяет ветер – и я хоть и расплывчато, но вижу окрестности. Возле ракеты сплошь поросшие травой остовы НИИ, лабораторий и заводов; по другую же сторону шоссе когда-то стояли жилые хрущевки-девятиэтажки, и, хотя ни одно из их окон не светится, я различаю чуть поодаль уродливых параллелепипедов хилое зарево: если в Зомбаланде есть свет, то только там.
Пересекая Ярославку, хочу взять Лину за руку. Но она, решив, видимо, поиграть в женщину-загадку, выдергивает ладонь:
– Ты его чуть не убил.
– Извини. Меня накрыл приступ
На сей раз над моей утонченной шуткой Лина не смеется; и только я успеваю задуматься, как бы развить ее, чтоб развеселить даму, как мне и самому становится не до смеха. Потому как, отделившись от придорожных кустов, нам навстречу вразвалочку выплывают силуэты зомбаков в количестве не менее пяти. Лина, только что брезгливо отдергивавшая от меня руку, теперь инстинктивно впивается коготками мне в локоть.
В двадцати метрах от нас зажигаются фары припаркованного у обочины автомобиля, дотоле также сливавшегося с ландшафтом. Отсюда не различишь, «Лада-приора» это или нет. Безымянное авто, обозначенное на безнадежно черном фоне двумя мутноватыми ксеноновыми снопами, с грохотом заводится, медленно движется в нашу сторону и останавливается метрах в трех, мерзко прогазовывая, чтобы напугать нас прямоточным глушителем типа «Ржавая труба». Похоже, ублюдки всю ночь сидят здесь в засаде, ожидая, пока кто-нибудь из редких ныне покорителей Ярославского шоссе остановится отлить. А тут такая удача: сразу двое и без тачки, не удерут.
– Ты откуда, братан? – задевает меня плечом коренастый трупак среднего роста, с реденькой монголоидной растительностью на скуластом рябом лице, которое я в подсвеченном фарами молоке идентифицирую скорее как киргизское, нежели как бурятско-якутское. Остальные встают полукругом, покуривая и поплевывая в картинных позах. Классика жанра, казавшаяся бы смешной, случись она в местности, где действуют хотя бы примитивные социальные институты. Но в Зомбаланде их нет, здесь царствует первобытнообщинный строй с вкраплениями рабовладельческого и феодального. Я как раз собирался объяснить это Лине, чтобы оправдаться за избиение зомбака. Но, вот незадача, не успел.
– Из Москвы, – отвечаю с претензией на гонор, понимая, впрочем, что последний в Стране мертвых бессилен.
– Москва большая, – сплевывает киргиз.
– Охуенно большая, – соглашаюсь. И молчу.
– Слы, ты меня че, рамсануть хочешь? Ты че, бля, не можешь на вопрос ответить? Я тебе, бля, нормальный вопрос задаю, слы? Че ты бычишь?
Мертвецы берут нас в плотное кольцо, двое достают пушки и клацают затворами. Все пятеро исторгают в пространство невыносимый микс из запахов пота, чеснока, перегара и провонявших кроссовок, многократно приумноженный горячим воздухом.
Сзади в мой икроножный сустав тычется бампер машины, которая, как я абсолютно некстати теперь замечаю, и впрямь оказывается убитой «Ладой-приорой». Линия сгиба капота изрыта оспинами коррозии; кто за рулем, по-прежнему неясно. Зато абсолютно очевиден тот факт, что мне не избежать некоторых финансовых трат. Ничего, я к этому подготовился.
Достаю из широких штанин пятитысячную купюру, протягиваю трупам:
– Еще две таких же у меня в тачке. Она стоит у поста дорожной полиции, самим вам к ней не подойти. Синий «Ягуар». Бабло отдам, если приведете нас к тому, кто у вас здесь за главного, ну или хотя бы за одного из главных. Так, чтоб нас никто не тронул.