Евангелие от рафаила или всё путём
Шрифт:
Не упоминаю о виденном также памятнике Сусанину, ибо сделанный из камня под дерево, он не производил никакого впечатления рядом с живым Командором. Не говоря уже о подозрительности наличия самого подвига упомянутого костромича, отмеченной собратьями моими - летописателями стародавней Руси. Посему перехожу к следующей части похода нашего по Костроме.
Автобусом и паромом, через окраины города, приводившие на память "Мать" не только Горького, добрались мы, теряя непредвиденное время и непредвиденные деньги, до Ипатьевского монастыря. Пухлый наш Начфин, утирая крупные капли возмущения платком не первой свежести, трагически потрясал
Ипатьевский монастырь млел под солнцем, раскинув стены над берегом Волги, как пляжник - руки по песку. Жара заполнила двор монастыря, вытеснив посетителей. Лишь время от времени какой-нибудь безумный смельчак возникал в воротах дрожащим от зноя маревом, окидывал испуганным взором пустынный двор и раскалённые глыбы собора, звонницы, келарской палатки, - и снова исчезал, уже навсегда.
Взамен обещанных сокровищ духа Командор повелели нам следовать за Ними по ступеням звонницы, откуда доносилось звяканье стаканов. Не ускользнуло от Их орлиного ока, что обретается там буфет, и Они не замедлили нас туда вывести, где и усладили соком с вином по рублю банка, а также мороженым. Яства эти отличались цветом, но не консистенцией.
КОМАНДОР МУДЁР, А БОЕЦ БОДЁР
Выпив мороженое и запив соком (или наоборот), Начфин тотчас впал в обличительный раж - видимо, от вина - и принялся всуе поминать имя Командора. Смысл начфиновых речей, за вычетом их непотребной формы, сводился к следующим пяти пунктам: 1) мот, 2) жуир, 3) рвётся в гостиницы, 4) кутит с вином и мороженым, 5) пренебрегает культурным ростом.
Жалок был этот зажравшийся фанатик копейки и рыцарь беспорочного бюджета! Даже на испитом лице Демагога вырисовывалось некое подобие отвращения к этому псу, лающему на хозяина. Широкие же Массы, набычив свой низкий, но широкий лоб, уже привставал со стула, с благородным негодованием помавая чугунной десницей над лысым теменем Начфина.
– Сам нажрался, а сам теперя...
– воскликнул честный сын народа и стал было уже опускать свою длань, как тут Командор единым мановением брови закрыли прения и обратились к представленному Им Главкультом комплексу архитектурно-исторических памятников монастыря.
Громко озвучивал Главкульт мерное движение наших рядов, популярно излагая страницы путеводителя. Ведомые Вождем, вступили мы в музей, не столь большой, сколь разнообразный. Были тут и жуки, бабочки, личинки и прочая гнусность, в изобилии собранная неким дореволюционным любителем и родному городу поднесенная в дар; были и чучела местной фауны, каковых простодушный Ш.М. принимал за живых и норовил напугать размахиванием десницы; в тесных комнатках со скрипучими полами и изразцовыми печами красовались ювелирные изделия и скучный фаянс; на заднем дворе, рассыхаясь от зноя, возвышались деревянные баньки на сваях да церковь деревянная в таких же лесах на предмет реставрации; было и ещё кое-что, но уже не для нас. Ибо приспело время туалета Командора.
В отличие от туалета королевы мы допущены к таинству не были; лишь невнятные звуки, доносившиеся сквозь толстые монастырские стены и жадно нами ловимые, позволяли нам рисовать происходящее в воображении. В 15 часов 16 минут Командор явились нам вновь. Демагог, угодливо осклабясь, вопросил тоном доверенной особы: - Ну, как?
–
Засим Командор, невзирая на телесные муки, повели себя в собор, снова предшествуемые столь же неугомонным, сколь и громозвучным Главкультом. Прочие стройными рядами шествовали сзади, Широкие же Массы выходил из рядов вон и спал на ходу с открытыми глазами.
Предупреждённые руками фрески не трогать, оных не касались, токмо взирали на предмет культурного роста и под завывания Главкульта; но и фрески нас, в свою очередь, не тронули. Расставшись без претензий, вышли во двор, где открыли Ш.М. спящего на остроконечном ледниковом валуне. Опрошенный Командором, мог произнести лишь несколько гласных и одну согласную, из которых Вриосекс ухитрился сложить глагольное окончание "...аться".
Cogito, ergo sum
Coito, ergo sum
В соответствии о односторонней своей натурой уже готов был он расшифровать оный глагол неприлично и неправильно, как тут Начфин догадался, что Ш.М. просит "иску...паться...". Командор уничтожающе посмотрели на Вриосекса и милостиво махнули рукой, дозволяя омовение в водах. При сём присовокупили Они, помавая перстом в направлении ожесточённо скребущегося Демагога:
– Эту гниду тоже помойте.
Пляж однако при ближайшем рассмотрении оказался весьма далеко, и Демагог, невзирая на завывания, омыт не был. И затаил мерзопакостный в душе своей гнусное намерение внести в наши ряды злобу неутолённого желания. И был близок к успеху.
Переехав реку, Командор обратили внимание на мелькание Демагога среди Широких Масс и начавшееся в последних брожение.
– Ну ты, дебил!
– мягко обратились Они к невнятно бурчавшему нечто Ш.М.
– Уж не зреет ли в тебе оппозиция? Так ведь ты один не потянешь, тебе вождь нужен...
И взгляд Их очей устремился на Начфина. Командор - о, Проницательнейший из проницательных!
– узрели в нём готовность возглавить стихийное, но беспочвенное народное негодование, - и ради чего возглавить? Злопамятности токмо, - ибо не мог в узости души своей простить Командору расходов на сок с мороженым. Павши однако на колени со стуком, подобным стуку костяшек на счётах, возопил. Из оного вопля уразуметь можно было, что оппозиция, ежели и возникнет, обязуется быть лояльной и все свои бескомпромиссные и принципиальные выступления против руководства с оным руководством предварительно согласовать не преминет.
Командор задумчиво внимали речам каявшегося, но ничего не выражали; наконец каявшийся по причине дальнейшего бессилия тупо замолчал, глядя в пространство. Ш.М. хныкал и порывался лобзнуть Командора, а свободной от преданности рукой отгонял скулящего Демагога, Так стояли мы, меж тем как в природе происходили знаменательные перемены. В небе собрались иссиня-черные тучи, похожие на грязные перины, душный ветер понёс по дорожкам небольшого скверика рыжую пыль вперемешку с сухими листьями и обёртками эскимо, жутко и нахально загрохотало над самой головой, промчались с воем пожарные машины, на угол суетливо сбегалась толпа, обрадованно крича: "Задавили! Задавили..." - всё изготовилось к стихийному бедствию, как бегун к старту.