Евангелие рукотворных богов
Шрифт:
Когда-то это место называлось предместьем Глазсков, гора – Кайской. Теперь оно – лишь элемент дышащего смертельными испарениями городского пейзажа, не лучшее место для стоянки случайных путников. Завтра – запретная территория, посещение которой будет караться смертью для смельчаков, позарившихся на отвратительные артефакты проклятой культуры. Но завтра наступит очень-очень не скоро.
Однако сейчас это далеко не самый худший район, не затопленный запертыми водами, не оскверненный в полной мере дыханием смерти, открывающий величественный вид на центр Старого города. Слева – возносящееся вверх, некогда белое, ныне закопченное дымом пожарищ скопление жилых построек. Когда впервые полыхнул огнем горизонт, тысячи людей
На противоположном берегу – руины, и среди них непостижимым образом вздымается в небо тонким шпилем несуразный обелиск. Украшенный тремя ярко-красными полосами на ровной белой поверхности, указующим пальцем он грозит тучным небесам, роняющим вниз скупые тяжелые капли дождя. Что это – башня Владык, правящих городом, неподвластная разрушительному действию освобожденной стихии? Или просто гигантская труба, выбрасывающая на безопасную высоту сажу и грязь – остатки жизнедеятельности? Какие жертвы и каким богам приносили жители к этому алтарю, если понадобилось сооружать этакое циклопическое строение? А рядом, намного ниже, слева от подножия, на берегу реки белеет храм с треугольным навершием, а справа, чуть дальше, – другой, с зелеными куполами, потом – еще один, иной формы, но такой же ослепительной белизны, неестественной на общем серо-буром пасмурном фоне. Воздвигнутые разнообразным богам либо противоположным ипостасям одного божества, они остались упрямо стоять, когда гибли в огне остальные здания.
Русло делает крутую петлю, отчего центр города становится похож на остров, остров святилищ, и за одинокими шпилями снова синеет лента реки, а дальше, сколько хватает взгляда, вплоть до горизонта, – развалины, руины мертвого города.
Кайская гора, застройка более чем вековой давности, одинокая и безлюдная, как и большая часть этой свалки. Обиталище бродяг и мутантов, кого непознаваемая сила города удерживает в своих незримых границах, не выпуская за пределы, – там, в центре, подмигивающем местами неровными отблесками костров. Здесь тихо и пусто, даже стаи пожирающих друг друга собак не забредают на эту сторону.
Тихо и пусто, лишь трое странников, нашедших себе приют в полуразрушенной лачуге. Двое, мужчины, склонились у огня и развлекают себя извечным спором, третья, девушка, – снаружи, сидит на обломке, бывшем когда-то частью здания и нависающем теперь над обращенным к реке склоном горы.
Жизнь всегда контрастно выглядит на фоне разрушений, навевающих скорбные мысли о смерти, но девушка удивительным образом вписывается в пейзаж, состоящий из навороченных глыб, изогнутых железных прутьев, разбросанной утвари, наполнявшей раньше людские жилища. Она как часть всего этого, будто всегда находилась здесь, каменной горгульей всматривается в унылую картину – моросящий дождь вперемешку с изредка пробивающимися сквозь багровую пелену туч лучами заходящего солнца и белеющие в развороченном крошеве стены храмов. Абсолютно естественная в окружающем хаосе.
Если присмотреться, внешность девушки окажется очень привлекательной. Она прекрасна: густые черные волосы, собранные на затылке в узел и прилипшие к щекам вдоль сбегающих струек воды пряди, огромные глаза с темными кругами, и ни бескровные губы, ни рваные лохмотья вместо одежды – ничто не может скрыть красоту лица и гармоничность фигуры. Девушка сидит, подобрав ноги в потертых сандалиях, обхватив колени руками, покрытыми
– Кэт! – окликает девушку один из спутников, плотный, дородный. – Еда готова.
Девушка не шевелится.
– Не беспокой ее, – возражает второй, худощавый, гибкий, как прут лозы, молодой человек с прислоненной к колену гитарой, – она опять ушла.
– Несчастный ребенок…
– Да ладно. – Юноша дует на деревянную ложку и пробует зачерпнутую из котла похлебку. – Пусть еще покипит.
Плотный откидывается назад и смотрит на плачущие небеса. Свинцовые тучи кажутся тяжелыми, не способными удерживаться в воздухе, готовыми в любой момент обрушиться вниз, погребая под собой жалкие остатки жизни.
– А я уверен, – возвращается он к прерванному разговору, – все как в пророчествах.
– Дались тебе эти пророчества, Брат, они ведь все, как ни поверни, ни о чем, зато под любое событие подвести можно.
– Не скажи… написано было: «И раздался глас трубный, и выпал град, смешанный с кровью и огнем, и все это низверглось на землю. Треть земли сгорела, треть деревьев сгорела, и вся трава сгорела». Или вот: «Почернело солнце, словно власяница, и вся луна стала кровавой. Звезды небесные упали на землю, как фиги, колышимые сильным ветром. Небеса раскололись и свернулись, как свиток». Хочешь еще? «Треть моря превратилась в кровь, и треть всего живого, что было в море, умерло, и треть всех вод стала горькой, и многие умерли от этой воды, ибо стала она горькой, треть солнца, и треть луны, и треть звезд была поражена, и стала черной их третья часть, и потому день лишился трети света своего». Ведь случилось? А написано было когда!
– Ты еще вспомни, что треть населения погибнет и все птицы небесные мертвыми упадут на землю, День Гнева, ё-моё.
– Ну, почему нет?
– Потому – все без всякой мистики укладывается в сценарий: после выброса световой энергии огненная взвесь ударной волной поднимается вверх, разносится на большие расстояния, а потом горящие частицы выпадают на землю и порождают множественные очаги возгораний. Выделяющееся при пожарах тепло вызывает активное движение воздушных масс, создавая ураганы у поверхности, опять же вверх устремляются дым, пыль и сажа, сплошной тучей закрывающие солнечный свет, вызывая эффект сумерек и, как следствие, глобальное похолодание. Затем отравленные осадки и все такое. И мертвые птицы, и треть населения, ведь основной удар пришелся по крупным городам – в общем, все логично.
– Откуда ты такой умный?
– Мне, когда шарахнуло, пятнадцать лет было – книжки читал.
– Значит, сейчас тридцать три… Замечательный возраст.
– Знаешь, а я знал, что ты так скажешь, Большой Брат.
– Ты, кстати, намного моложе выглядишь, не говорили?
– Конституция у меня такая, а может, гормональный баланс сбился – жесткие излучения…
– Да… слушай, не о том мы спорим – укладывается, не укладывается, ведь главное – предсказано было.
– Просто ты фразы из контекста выдергиваешь… Дальше-то что по плану в твоем апокалипсисе?
– Может, и выдергиваю. – Мужчина издает короткий смешок. – Людям, Рус, вера нужна, а там, по тексту, много разного, но в конце концов – Пришествие Царствия Небесного.
– Альфа и Омега, начало и пиз… конец. – Кажущийся юношей продолжает помешивать бурлящую похлебку. – Интересно, а драконы каким боком в твое писание лезут? Иносказательно? Так вон они, – кивает в сторону трубы-стелы, – небо бороздят.