Евгеника

Михайлина Анна

Он наливал воду в вазу для сорванных ирисов, как на пороге послышались голоса и звук приближающихся шагов. Дверь открылась, и в комнату

вошли они. Майя и её мать. Майя и его первая Женщина.

Она была всё так же прекрасна, как и двадцать лет назад, так же свежа и неповторима. Она была его забытым прошлым и возможным будущим в лице её же дочери.

Внизу живота заныло, и тёмные круги побежали перед глазами. Он ждал, что сейчас кто-то щёлкнет пальцами, занавес закроется, зрители зааплодируют, поезд с оглушительным звоном проедет, он окажется в своём привычном убежище и полетит странствовать по свету, не отвечая ни за что, поступая так, как душе угодно.

Мать стояла на пороге и ждала того же, мысленно расщепляя

его на атомы и развевая по ветру прах воздушных замков, так аккуратно возведённых её дочерью. Проще всего было оставить всё, как есть: мать погостит денёк-другой и уедет, оставив ничего не подозревавшую дочь наслаждаться своей любовью к мужчине, любившему только своё имя. Но у него перед глазами стояла только его старая постель, и женщина, сжимавшая пальцами простынь под тяжестью другого мужчины. Она изгибалась, и капли пота увлажняли его белые простыни; её стройное тело было гитарой, на которой неизвестный музыкант играл чужие мотивы, и каждый раз, поворачивая лицо в сторону Елисея, женщина оказывалась то Майей, то её матерью.

Примечания

Конец ознакомительного фрагмента.