Евгений, Джек, Женечка
Шрифт:
— Я не тебя зову, а дочь! Жень, держись за меня. Дай дяде на звонок ответить…
Я не выдавала желаемое за действительное, нет — по лицу Сомова без всякого сомнения скользнула тень разочарование. Непонятно только, что больше его расстроило: то, что я не нуждалась в его поддержке или что моя дочь слишком быстро подарила ему свободу. Я вот по дурости два лишних года считала его своим!
— Да, Кира, в чем дело? — ответил Сомов, ускоряя шаг, но я все равно услышала продолжение разговора, даже если он того и не хотел: — Сегодня никак не могу, я еще на даче и пока без руля. Завтра
Мое сердцебиение точно нельзя было отнести к разряду нормальных, как и реакцию на чужие отношения. Я же прекрасно понимала, что он не один даже до этого звонка. И для чего мне его свобода, если я не хочу его обратно в свою жизнь? Во-первых, я не знаю его нынешнего, во-вторых, я не простила его прошлого. Всего лишь старая рана заныла, и это не смертельно, пройдет.
Вот он уже отошел от нас на приличное расстояние, а мы шли медленно: мне теперь не только самой бы не упасть, так еще удержать бы ребенка. Зачем он нас сюда повел? Мог бы догадаться в каком лесенка состоянии! Для конспирации — зачем еще! Чтобы нас не увидели вдвоем — втроем, не считая собаки. А она дала о себе знать — подала голос. Явно кого-то облаивала. Джек сиганул вниз через все ступеньки. Так ему шнауцер и дался в руки — да еще и без поводка. Хорошо, что Берька добрый — прохожих только облаивает, но довольно грозно.
Серая тушка мелькнула между деревьями — Джек сумел отогнать пса от людей и сейчас напуганная псина искала путь, чтобы ретироваться под защиту хозяйки. Я сначала поспешила вниз, а потом замерла, услышав знакомые голоса. Нет, они не были знакомыми — я их не узнала, но расслышала имя Сомова.
— Мама, ты почему остановилась? — спросила Женечка.
Потому что дальше идти нельзя, но ведь ребенку не объяснишь неочевидное.
— Смотри! Земляника!
Я действительно увидела среди травы красный глазок ягодки. Теперь дочка вприсядку искала ее вкусных сестричек. Берька чуть не сбил ее носом, а потом появился и Сомов.
— Что не пошла вниз? Голубевых испугалась?
— Землянику нашла, — заявила я гордо.
— А я уж решил, что мы снова шифруемся.
На губах усмешка, в глазах — злость… В моих, наверное, тоже.
— Мне нечего скрывать… И не от кого!
Ну, что ты мне на это скажешь? У меня очень гордое лицо теперь! Не то, которое ты запомнил на присяге, когда я не в силах была остановить слёзы и оторвать руки от твоей шеи… Если бы я не была в конце апреля с непокрытой головой, то получила бы по шапке от твоих родителей. Но тетя Таня и дядя Володя, наверное, заметили мой длинный маникюр и испугались за свои злые рожи…
Когда Шланг дозвонился до квартиры Сомовых, мать не вышла из комнаты сына, и Джек не смог мне толком объяснить происходящее: пришлось делать вид, что разговаривает с приятелем. Единственное, что удалось выяснить нам со Шлангом, что армия единственный вариант избежать суда, за исход которого никто не мог ручаться. Да и суд почти что автоматом ставил крест на его будущей карьере в органах.
— Вот только реветь не надо! — напустился на меня Шланг.
А тетя Света бросилась заваривать мятный чай и искать по дому валерьянку.
— Пушечным мясом
Я была уверена, что дядя Володя договорится как-то иначе, а меня даже свидетелем не вызвали… Только зря, получалось, с родителями переругалась. Лучше бы и дальше шифровались! Хотя тогда я бы не смогла его даже обнять на прощание. Знала бы, что это прощание навсегда, не заливала б его новую форму слезами, а так меня всю жизнь преследовал горький привкус первой любви…
— Мама, а что такое шифруешься? — прервала соленые воспоминания Женечка, перевирая новое для себя слово.
Я не успела ответить — Сомов первым открыл рот, который лучше бы держал на замке:
— Это когда ты делаешь что-то, что мама запретила тебе делать, так, чтобы она об этом никогда не узнала. Плохое такое слово… Ты не должна его употреблять.
Боже — она ведь повторит сейчас окончание твоего поучения, Идиот с большой буквы и с пустой башкой!
— Ты хотел с собакой погулять?
Я встряхнула поводок, на конце которого уже болталась собака, перед наглой рожей Сомова, и он принял и поводок, и мои пальцы, но я вырвала руку.
— Иди с ним! — бросила я обоим кобелям, от которых избавилась бы навсегда с превеликим удовольствием: оба друг друга стоили и вместе бы не пропали!
Но сгиньте уже хотя бы минут на десять… Дайте выдохнуть, пока полностью не задохнулась от непрошенных воспоминаний и неприглядной действительности.
— А ты? А вы? — опешил Джек и взглянул на Женечку, явно ища поддержку.
— А мы пойдем кормить Ярослава, — на сей раз опередила я дочь с ответом и вопросом, который читался в ее глазах: надеюсь, она все же переживала за нашу собаку, а не за чужого дядю.
— Мы быстро!
— Можете не спешить…
Не знаю, что прочел в моем взгляде Джек, но быстро отвернулся и чуть не свернул Берьке шею, который был недоволен в квадрате: снова спускаться по жуткой лестнице, да еще с незнакомым дядькой.
— Он со мной не идет!
А Берьку действительно не сдвинешь с места — наверное, как любого мужика, который решил настоять на своем…
— Мама, я пойду с ним. Со мной Берька не будет бояться.
Боже, она же так и букву «р» научится выговаривать — только бы пойти с дядей Женей! Да что же в нем такого? И почему я вышла тогда к нему ночью? Ведь прекрасно ж понимала, чем это для меня закончится и что после этого начнется. Потому что хотела? А просила его остановиться, потому что боялась родителей? Или внутренний голос подсказывал мне, что это не мой человек, но я его не слушала… Не слышала, потому что Джек нагло заткнул его поцелуем.
А зачем сейчас потащил меня огородами? Чтобы напомнить, что был у меня первым? Будто такое забывается…
— Мы быстро…
Да, быстро… Он быстро стал мужчиной, а я вот женщиной не стала до сих пор. Все произошло слишком быстро и слишком рано, когда я еще не разобралась, дружу с соседским мальчиком или все же люблю его. Но ведь спор нужно было выиграть… Да и вообще мальчикам это интересней, чем девочкам… Девочки понимают, чем им это грозит, а мальчикам — плевать. Ну узнают родители, и что такого? Мы уже, типа, взрослые…