Евгений Онегин (илл. Тимошенко)

Пушкин Александр Сергеевич

XXXIII

Когда благому просвещеньюОтдвинем более границ,Со временем (по расчисленьюФилософических таблиц,Лет чрез пятьсот) дороги, верно,У нас изменятся безмерно:Шоссе Россию здесь и тут,Соединив, пересекут.Мосты чугунные чрез водыШагнут широкою дугой,Раздвинем горы, под водойПророем дерзостные своды,И заведет крещеный мирНа каждой станции трактир.

XXXIV

Теперь у нас дороги плохи 68 ,Мосты

забытые гниют,На станциях клопы да блохиЗаснуть минуты не дают;Трактиров нет. В избе холоднойВысокопарный, но голодныйДля виду прейскурант виситИ тщетный дразнит аппетит,Меж тем как сельские циклопыПеред медлительным огнемРоссийским лечат молоткомИзделье легкое Европы,Благословляя колеиИ рвы отеческой земли.

68

Дороги наши — сад для глаз:Деревья, с дерном вал, канавы;Работы много, много славы,Да жаль, проезда нет подчас.С деревьев, на часах стоящих,Проезжим мало барыша;Дорога, скажешь, хороша —И вспомнишь стих: для проходящих!Свободна русская ездаВ двух только случаях: когдаНаш Мак-Адам или Мак-ЕваЗима свершит, треща от гнева,Опустошительный набег,Путь окует чугуном льдистым,И запорошит ранний снегСледы ее песком пушистым,Или когда поля пройметТакая знойная засуха,Что через лужу может вбродПройти, глаза зажмуря, муха.(«Станция». Князь Вяземский)

XXXV

Зато зимы порой холоднойЕзда приятна и легка.Как стих без мысли в песне моднойДорога зимняя гладка.Автомедоны наши бойки,Неутомимы наши тройки,И версты, теша праздный взор,В глазах мелькают как забор 69 .К несчастью, Ларина тащилась,Боясь прогонов дорогих,Не на почтовых, на своих,И наша дева насладиласьДорожной скукою вполне:Семь суток ехали оне.

69

Сравнение, заимствованное у К**, столь известного игривостию изображения. К… рассказывал, что, будучи однажды послан курьером от князя Потемкина к императрице, он ехал так скоро, что шпага его, высунувшись концом из тележки, стучала по верстам, как по частоколу.

XXXVI

Но вот уж близко. Перед нимиУж белокаменной Москвы,Как жар, крестами золотымиГорят старинные главы.Ах, братцы! как я был доволен,Когда церквей и колоколен,Садов, чертогов полукругОткрылся предо мною вдруг!Как часто в горестной разлуке,В моей блуждающей судьбе,Москва, я думал о тебе!Москва… как много в этом звукеДля сердца русского слилось!Как много в нем отозвалось!

XXXVII

Вот, окружен своей дубравой,Петровский замок. Мрачно онНедавнею гордится славой.Напрасно ждал Наполеон,Последним

счастьем упоенный,Москвы коленопреклоненнойС ключами старого Кремля;Нет, не пошла Москва мояК нему с повинной головою.Не праздник, не приемный дар,Она готовила пожарНетерпеливому герою.Отселе, в думу погружен,Глядел на грозный пламень он.

XXXVIII

Прощай, свидетель падшей славы,Петровский замок. Ну! не стой,Пошел! Уже столпы заставыБелеют; вот уж по ТверскойВозок несется чрез ухабы.Мелькают мимо будки, бабы,Мальчишки, лавки, фонари,Дворцы, сады, монастыри,Бухарцы, сани, огороды,Купцы, лачужки, мужики,Бульвары, башни, казаки,Аптеки, магазины моды,Балконы, львы на воротахИ стаи галок на крестах.

XXXIX. XL

В сей утомительной прогулкеПроходит час-другой, и вотУ Харитонья в переулкеВозок пред домом у воротОстановился. К старой тетке,Четвертый год больной в чахотке,Они приехали теперь.Им настежь отворяет дверь,В очках, в изорванном кафтане,С чулком в руке, седой калмык.Встречает их в гостиной крикКняжны, простертой на диване.Старушки с плачем обнялись,И восклицанья полились.

XLI

«Княжна, mon ange!» — «Pachette!» 70 — «Алина»! —«Кто б мог подумать? Как давно!Надолго ль? Милая! Кузина!Садись — как это мудрено!Ей-богу, сцена из романа…» —«А это дочь моя, Татьяна». —«Ах, Таня! подойди ко мне —Как будто брежу я во сне…Кузина, помнишь Грандисона?»«Как, Грандисон?.. а, Грандисон!Да, помню, помню. Где же он?» —«В Москве, живет у Симеона;Меня в сочельник навестил;Недавно сына он женил.

70

«Mon angel» — «Pachette!» — «Мой ангел!» — «Пашенька!» (фр.)

XLII

А тот… но после всё расскажем,Не правда ль? Всей ее роднеМы Таню завтра же покажем.Жаль, разъезжать нет мочи мне:Едва, едва таскаю ноги.Но вы замучены с дороги;Пойдемте вместе отдохнуть…Ох, силы нет… устала грудь…Мне тяжела теперь и радость,Не только грусть… душа моя,Уж никуда не годна я…Под старость жизнь такая гадость…»И тут, совсем утомлена,В слезах раскашлялась она.

XLIII

Больной и ласки и весельеТатьяну трогают; но ейНе хорошо на новоселье,Привыкшей к горнице своей.Под занавескою шелковойНе спится ей в постеле новой,И ранний звон колоколов,Предтеча утренних трудов,Ее с постели подымает.Садится Таня у окна.Редеет сумрак; но онаСвоих полей не различает:Пред нею незнакомый двор,Конюшня, кухня и забор.