Эвиал
Шрифт:
Хельга остановилась, задумалась, а стоит ли лезть. Но затем, вспомнив милое личико сына, решилась. Отодвинув рукой ветви кустарника, словно уж, Хельга скользнула в провал.
Неприятный запах сырой земли ударил в нос. С трудом протиснувшись, Хельга поползла вперед. Затем проход изогнулся в бок и повел понизу. Потянуло зловонием, Хельга поморщилась, руки по локоть проваливались в вязкую, липкую жижу, стало трудно дышать.
Удушливый, тошнотворный смрад заполнил все пространство, проник в каждую пору тела. Хельге стало по настоящему страшно.
Ее пальцы натыкались на камни, какие то острые предметы, на ощупь напоминающие
Казалось, лазу не будет конца. Хельгу уже порядком мутило, голова отяжелела и кружилась, кровь упругими толчками пульсировала в висках. Иногда она думала что легче будет умереть здесь. Чего проще. Лечь и не шевелиться затхлый воздух постепенно сделает свое дело, усыпит, поможет уйти в Серые Пределы. Но нет нельзя, нет на это права, иначе недостойна она — быть матерью.
— Еще немного чуть, чуть. Если остановлюсь то все это конец, назад хода нет, — шептала женщина, до крови прикусив губу.
Сколько она ползла? Ей казалось что вечность. Наконец она почувствовала, что лаз пошел вверх, непереносимое зловоние тоже пошло на убыль. Абсолютная, кромешная тьма слегка посерела.
Спустя минуту свежий воздух ворвался в легкие женщины и точно хмель ударил ей в голову. Отползя от лаза к черте леса, Хельга уткнулась лицом в пожухлую траву, затем перевернулась на спину и полной грудью вдохнула ночной, прохладный воздух. Полегчало, привстав и оглянувшись, Хельга посмотрела в сторону села. Ничего не изменилось, почти могильная тишина: ни лая собак, ни крика дозорных. Ее не заметили, теперь только вперед.
Женщина встала. Шатаясь, как пьяная, она двинулась к лесу. Вот и заветный, могучий дуб, в корнях которого Хельга загодя сделала схрон. Закопав масляную лампадку, немного еды, питья, а также нож и небольшую лопатку. Быстро откопав заветные вещи Хельга, оставив на опушке, на старом замшелом пне, подношения мелким лесным духам в виде горшочка с медом и бутыли с пивом, вошла в лес. Мрак мгновенно поглотил ее, словно она шагнула в лесное, глубокое озеро.
Тьма, обволакивая село абсолютной, непроницаемой чернотой остановилась, словно задумалась, что делать дальше. Ждать. Время истекает, мертвые придут.
Время Тьмы. Лес, в который вошла Хельга древний, темный дремучий. Стволы многовековых деревьев: кряжистых дубов, высоких сосен, лиственниц, осин тянутся вверх, раскинув свои огромные кроны на многометровой высоте. Корявые сучья напоминают скрюченные, костлявые руки, те, что тянуться в лицо, цепляют за одежду, царапают до крови тело. Деревья, кусты, пожухлая трава, стоят столь плотно, что кажется, через них не пройти, словно внезапно выросла непреодолимая, темная стена.
Хельга едва войдя в лес, запалила лампадку. Огонек светильника, отбрасывая причудливые, призрачные тени на ветви деревьев, и лицо женщины трепетал на ветру, словно светлячок. Быстро найдя тропку, ведущую к старому погосту, Хельга шла вперед.
Со стороны она выглядела весьма таинственно, даже зловеще. Молодая женщина идущая в одиночку среди ночи в страшном, неприветливом лесу. Все это отдавало колдовством.
Хельга понимала, увидь ее кто, быть ей обвиненной в колдовстве, гореть на костре.
Вскоре, выйдя на большак, Хельга увидела каменную ограду погоста. Древнего, большого, здесь было похоронено не одно поколение селян. Мать и отец Хельги, а также ее старший брат Хельт, его зим пять назад разорвал оборотень. Грустные воспоминания овладели женщиной. Но назад пути нет.
Подойдя к калитке, Хельга остановилась, прошептала слова молитвы Спасителю, глубоко вздохнула, словно собралась нырнуть с головой в речной омут и дрожащей рукой отворила дверцу.
Та открылась с легким скрипом, нехотя, упорствуя как живое существо. Словно не хотела пускать женщину на погост. Хельга оглядевшись по сторонам, высоко держа в правой руке лампадку, вошла. И тут же вздрогнула, отпущенная дверца калитки захлопнулась с сухим треском, а щеколда сама собой задвинулась в щель паза. Пламя лампадки судорожно дернулось и едва не погасло.
— Чертовщина какая-то, — прошептала Хельга. — Храни меня Спаситель от сил Тьмы.
Она двинулась дальше. Страх, ужас, всецело завладели сердцем женщины. Словно она миновала невидимую черту, отделяющую ее, от мира живых. Хельга, стараясь не смотреть по сторонам, сдерживая дыхание, опасаясь, что ее ненароком услышат духи погоста, шла вперед.
Земля мертвых. Хельга ступала по дорожке проложенной между могил и каменных надгробий.
Тишина, какая бывает только на кладбищах, окружала ее со всех сторон. Лишь ветер пел тонкую песню в камышах близкого болота. Ни стона, ни шевеления под землей, ни разрытых могил, мертвые спали тихо. Святые братья постарались, смогли то успокоить погост, в самом зародыше задушив разупокаивание. Надолго ли? То нам неведомо.
Хельга, идя вперед, как заклинание, повторяя одни и те же слова:
— Тридцать шагов прямо, затем десять направо, ближе к ограде, меж двух могил, мужа и жены. Там ищи могилку сына своего.
Именно так сказал священник — экзекутор, когда Хельга в слезах просила, умоляла его, поведать ей, где захоронен ее сын. И добилась своего. В точности выполнив указания, светя по сторонам лампадкой и дрожа от страха, нашла она могилку сына своего.
Небольшой, наспех утрамбованный ногами холмик земли, с воткнутой палкой и прибитой табличкой. Где ножом, были вырезаны буквы: «Трорт».
Увидев могилку сына, Хельгу прорвало. Слезы горечи и ярости потекли из глаз. Попадись ей в этот момент кто — либо из экзекуторов, удавила бы собственными руками.
Хельгу удивила та злость, что бушевала в ее сердце. Страх исчез. Сейчас она не боялась никого: ни человека, ни зверя. Ей казалось, что жажда мести, желание разрушать, убить, все равно кого, полностью завладели ее разумом. И такая боль в сердце, что хоть волчицей вой, на скрывшуюся луну.
Хельга упав на могилу сына, горько рыдала, выплакивая все ту боль, что была в ее сердце, полегчало. Помня, что она должна вернуться в село к утру, еще затемно, Хельга принялась за дело.