Эвиал
Шрифт:
Толпа, заволновавшись, расступилась, и на помост поднялись трое.
Один оказался старостой Хадром, боязливо комкающим в руке шапку.
Второй, толстый лысый инквизитор с коротко стриженной седой бородкой и шикарными бакенбардами, видимо был предводителем. Сейчас он тяжело дышал, утомившись подъемом.
Третий являлся телохранителем. Смуглый кучерявый брюнет со щегольскими тонкими усиками.
Отдышавшись и кашлянув, толстяк возопил:
— Горе, тяжкое горе обрушилось на головы ваши, дети мои! Издревле хранит нас всех завеса,
Он на миг запнулся, но тут же продолжил:
— На святое дело борьбы с прегрешениями людскими. Но завелся среди вас коварный малефик злокозненный, предавшейся Тьме. Все вы видели какие книги отреченные нашли мы в его доме, сколько жутких артефактов и богопротивных механизмов, призванных, несомненно, вредить верным чадам Спасителевым.
Не веря собственным ушам, Матфей недоуменно слушал. Что он такое несет?
— По наущению коварной Тьмы, совершил он мерзкий обряд, влив извращенную силу в тела умерших родичей ваших, создав из них зверей злобных, дабы убили они вас во славу Тьмы. Но волею Спасителя не дано было вредить им никому, кроме самого грешника. Едва они пожрали его, как тут же пали замертво. Лишь пятеро смельчаков, попытавшихся остановить малефика, были им жестоко убиты. Вместе с вами я скорблю о невинно убиенных …
Возмущенный парень попытался протолкнуться вперед, но чья-то ладонь зажала ему рот и в ухе раздался вкрадчивый шепот Касмы, жившего в соседнем доме.
— Молчи, дурак. Пусть говорит. Так будет лучше для всех. Неужели ты не понимаешь? Отец Леонтий уже мертв, а нам еще жить да жить.
Тем временем предводитель изливался соловьем:
— Спасены вы от великой опасности, но говорю вам, покайтесь во всех грехах своих, отриньте пороки и соблазны, ибо медленно затягивается прореха в Завесе, и любое прегрешение может заставить Тьму вернуться, в силах еще больших. Возблагодарим же Спасителя, покаравшего волей своей жестокого грешника. Помолимся, братие!
Зубы Матфея крепко сжались, и над улицей раздался громкий вопль Касмы.
— Опомнитесь, люди!
Голос парня от волнения задрожал.
— Как вы можете это слушать? Какой отец Леонтий малефик? Он, именно он верой и силой своей уничтожил этих тварей! Вы должны благодарить его за спасение, воздать ему хвалу, тяжело скорбеть об его кончине, молиться за душу его, а вместо этого вы обвиняете его во всех грехах тяжких.
— Но Матфи.
Рыжий Дерни повернулся к нему.
— Мы все видели странные действа, совершенные им. Именно после них полезли эти ужасные монстры. Мы неистово молились о спасении, пока за стенами церкви раздавался их ужасный рык. И услышаны были наши молитвы! Когда мы вышли наружу, звери исчезли!
— Безумцы! Он просто проводил зондирование! Все его манипуляции были направлены
Термины сами собой возникали у него в мозгу.
— Что за слова он кричит. Неужель творит он волшбу мерзкую?
— Да полно, не подсобник ли он малефика?
— Точно, вспомните, как много он проводил в этом мерзком кубле!
Матфей потрясенно смотрел на перекошенные лица.
— Вы что, свихнулись? Обвиняете самого святого из нас в малефестике, теперь бросаетесь на меня. Кто вы сами такие? Грехи так и сочатся из вас.
Но тут подал голос инквизитор:
— Эй, малыш, ты смеешь сомневаться в сделанных нами заключениях? ты считаешь, что мы ошиблись, выявляя малефика? Ты хочешь сказать, что Святая Инквизиция может заблуждаться?
Голос старика звенел цепями, он трещал переломанными костями, шипел прижигаемой раскаленным железом плотью.
— Даже самый умный порою творит глупости. Не смеешь ты облыжно обвинять Отца Леонтия во всех грехах! Да ты на себя посмотри! Позабыл ты что ли, что чревоугодие — один из грехов смертных? И вы все верите ему? Проклятье на вас, несчастные глупцы!
Утирая выступившие слезы, Матфей повернулся и бросился к дому священника.
На краткий миг в глазах предводителя мелькнула жалость, не замеченная никем. Но тут же он гневно затопал ногами.
— Как он посмел, дерзкий. Кто он вообще такой? Гудро, взять его!
Телохранитель твердо шагнул вперед. Он-то разглядел, что гнев Отца Аврелия был наигранным. Но остальных собравшихся охватил страх, испугался и староста, рухнувший перед инквизитором на колени.
— Ваша Пресвятость! Простите беднягу! Боль утраты затмила его разум! Всего год назад потерял он родителей своих. Священника он безумно любил, считая его вторым отцом. И тут он также помирает в страшных мучениях. Какой малец выдержал бы такое? Временным безумием были вызваны речи его. Простите его, Ваша Пресвятость, умоляю!
Староста жалобно смотрел на толстяка. Тот, неожиданно резко успокоившийся, задумчиво нахмурил брови. По лицу телохранителя на миг скользнула тень улыбки. Отец Аврелий, кашлянув, сказал.
— Ну что же, сын мой, я верю тебе. Тяжкие испытания послал Спаситель на плечи сего юноши. Я прощаю его, но это потребует новых доказательств вашего благочестия.
Понимание появилось в глазах Хадра. Он облобызал протянутую инквизитором руку, поднялся и повернулся к толпе.
— Братие!
Он старался тщательно подбирать слова.
— Разве не пожалеем мы несчастного сиротку? Вспомните, ведь он добрый и работящий юноша, никому не делавший зла. Горем были вызваны его злые речи. Разве можем мы обижаться на бедненького? Али не поможем мы парню?
— Да он прав.
— Бе-едненький!
— Поможем мальцу!
Хадр уже пошел в толпу, выставив вперед шапку, куда сыпались «благочестивые» деньги.
— И у меня, у меня возьми!
— Держи! На благое дело не жаль!