Эвмесвиль
Шрифт:
Анарх по праву рождения и наследования может быть предназначен для господства; это — всего лишь одна роль среди прочих, какими он должен мастерски владеть. Власть — подневольный труд, прежде всего для ее носителя: какой-нибудь Людовик XIV живет в золотой клетке и располагает меньшей свободой, чем последний из его конюхов. В своей истории русской кампании Толстой справедливо говорит, что среди всех тогдашних актеров Наполеон менее всего обладал свободой.
О цезарях можно судить по тому, в какой мере — вопреки давлению судьбы — им удалось добиться самореализации. В жизни Тиберия определенно был переломный момент: когда блеск и нищета власти начали его тяготить и он предпочел Капитолию остров — — — свой Капри, который он, по словам Светония, выбрал потому, что тот со всех сторон «был огражден крутизной высочайших скал и глубью моря» [319] .
Этот
319
…« был огражден крутизной высочайших скал и глубью моря». Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. Тиберий, 40.
320
… напросился на обед к Цестию Галлу… Гай Цестий Галл — римский вельможа, известный сибарит и кутила; позднее был наместником Сирии.
Историки заметили эту двойственность: они разбирают Тиберия по косточкам — во всяком случае, вторую половину его жизни. Дескать, Капри он выбрал как место, где все дозволено, чтобы там подальше от глаз публики, фантастическим образом удовлетворять свое сладострастие.
Это, возможно, и соответствует истине; но для анарха это вторично. Остров — идеальная модель для реализации каких угодно жизненных планов; кто-то другой мог бы выбрать остров, чтобы жить там в святости, поскольку ему опротивела мерзость мира. Такие примеры тоже имеются.
37
Я все еще за завтраком; Далин больше не доставляет мне хлопот. Подобающая химику смерть: он распылился на атомы. В каналах маленькие рыбы еще агрессивнее крупных: они собираются в кровожадные косяки, от которых стараются уклониться даже барракуды.
Разговоры с Далином были поучительными, хотя и небезопасными; поэтому я по возможности держал его в узде, а порой и возражал ему — на случай подслушивания. То же, что выбалтывал его преемник, мог слушать любой. То были дела интимного свойства; при тирании смотрят сквозь пальцы на то, что индивид культивирует свои приватные пристрастия. Этим она отличается от деспотии, а также от цензорских инстинктов, которые превалируют в совершенной демократии. В Эвмесвиле сложилась атмосфера, достаточно благоприятная для сибарита, художника, преступника и даже философа. Только in politics [321] следует проявлять осторожность, иначе можно переступить известные границы. Я это продемонстрировал на примере судьбы Сальваторе, с одной стороны, и Карнекса — с другой.
321
В отношении политических вопросов ( лат.).
Однажды за стойкой своего бара я записал разговор Кондора и Домо о двух претендентах, один из которых внушал опасения с моральной точки зрения, а другой — с политической. По поводу второго Домо заметил: «Он хотел бы с комфортом перепиливать сук, на котором мы сидим; и чтобы мы ему еще за это платили жалованье и пенсию — — — у него, видимо, с головою не все в порядке».
Я знал этого человека, одного из приятелей моего братца; он стал потом редактором «Крапивника». Журналисты, которые «приходят к власти», стартуют все-таки лучше, чем профессора: они привычны к работе в derri`eres [322] .
322
В тылу, на задах ( фр.).
Преемником Далина стал Чанг, один из поваров, откомандированных для обслуживания кают. Как я уже упоминал, Кондор предпочитает простое меню; китайская кухня — его гастрономический резерв на случай государственных визитов, прежде всего Желтого хана. Тогда китайская кухня предстает во всех своих изысках, не имеющих себе равных. У нас ближе всего к ней кухня провансальская — по крайней мере, в том, что касается пряностей.
Чанг — повар душой и телом; он скучает без своей кухни с жаровней и периодически заглядывает туда, чтобы отведать чего-нибудь. А ходить
323
… дайонг… Марка китайских пряностей.
Впрочем, он хороший официант; отставив поднос и налив мне чай, он остается, чтобы поговорить — скрестив руки и сунув ладони в рукава. Тематика разговоров вращается вокруг двух полюсов: во-первых, естественно, вокруг кулинарного искусства и, во-вторых, — вокруг его бабенки Пинь-Син, которая внизу, в городе, хлопочет по дому и с нарастающим нетерпением тоскует по Чангу — — — ему, видимо, очень хочется меня в этом убедить.
Его старания усиливаются по мере того, как приближается конец смены. Это вообще характерно для касбы. Если эмблемой Сальваторе считать коня, а эмблемой Небека, о котором я еще буду говорить, — плеть, то эмблема Чанга — жаровня. Она — необходимый атрибут мастерства у плиты и в постели. Чтобы я мог признать Чанга представителем старинной культуры мандаринов, ему не хватает лишь третьего: литературной образованности. Но он не страдает от отсутствия таковой, да и наложниц не старается завести — ему вполне хватает Пинь-Син. Я часто встречал ее в городе, когда она, стуча каблучками, покидала один из пестрых магазинчиков. Лицо ее было ярко нарумянено, а голову покрывала черная атласная шапочка из Цзяннани [324] , города, прославившегося красивыми девушками. Там, наряду с другими искусствами, девушек обучают музыке и рукоделию; родители продают их почти в детском возрасте.
324
… шапочка из Цзяннани… Цзяннань — область в Китае, в нижнем течении реки Янцзы. Цзяннань издавна считается центром культуры, ремесел и торговли.
Пища, в понимании Чанга, должна способствовать двум вещам: упитанности и любовному пылу. Она должна быть вкусной и возбуждающей. Отсюда его пристрастие к желеобразным супам и острым рагу, ко всяким морским продуктам — рыбе, моллюскам, трепангам и ракообразным. Паштеты из угря — его шедевр. Он также настоятельно рекомендует определенные виды окуривания, натирание тела ослиным молоком и жиром верблюжьего горба. Это, дескать, фантастически повышает мужскую потенцию.
Обычно я проверяю, что стоит на подносе, чтобы он тайком не подсунул мне одно из своих фирменных блюд. Однажды, утром перед концом смены, он принес мне смесь меда и толченого миндаля с какими-то еще ингредиентами, трудно определимыми:
— Мануэло, ты должен выпить это натощак; раз выпьешь и уже не сможешь остановиться.
— Этого еще не хватало, я и начинать-то не собираюсь.
— Мануэло, ты живешь неразумно: принимаешь холодные ванны и портишь глаза книгами. Поверь мне, это тебе не на пользу. Ты же не как другие средиземноморцы (этим выражением он подчеркивает свою непохожесть на нас), которые пьют пилюли, потому что хотят трахаться как можно чаще. Вот у них и получается трах-трах-трах, как на железной дороге.
Другое дело он, Чанг: человек, который берется за дело обдуманно и предпочитает пользоваться слабым огнем, пока не добьется нужной степени готовности, — — — одним словом, тут важен результат, а сколько раз— никакого значения не имеет.
— Сказано, я к этому не притронусь; они-то бараны, ты же — упертый зануда. А теперь исчезни, мне надо работать.
Чанг не обиделся — или не показал виду. Волей-неволей мне пришлось еще выслушать, что его ожидает вечером. Так у него проявляется предвкушение радости. По его словам, Пинь-Син невозможно представить себе неухоженной; кожа рук у нее обязательно будет нежной. Она делает маникюр и педикюр. Она, дескать, всегда готовит ужин заранее. Чанг приносит с собою приправы, которые раздобыл на касбе и у трактирщиков тех заведений, на вывеске которых красуется пунцовый рак. Там его все знают и уважают как лейб-повара. Кроме того, повара и трактирщики всегда поддерживают деловые контакты. Домо говаривал: «То, что повара под полою что-то отсюда уносят, вполне допустимо — но я не хочу видеть, как у кого-то из-за пазухи торчит рыбий хвост».