Эволюционер из трущоб. Том 4
Шрифт:
Горбатой спине, да под свинцовым дождём,
Разогрелась сталь, да раскричался комбат,
Да только если орден взять, то в могилу полезать.
Ой! Ходит наш адепт в аномали-и-и…
Песня лилась из самой души, витиевато описывая всю боль этой земли, которую я успел через себя пропустить за эти недолгие пять лет. Да, песня была корявая, рифма страдала, а ещё пел я отвратительно. Но делал это специально! Пел так, что ребята сперва терпели, а потом и вовсе попросили:
— Миш, можешь помолчать немного? Сейчас на
— Конечно, могу, — улыбнулся я. — А теперь давайте вернёмся к разговору о свободе. Очевидно, что вам моё пение не понравилось, а мне оно доставляло удовольствие. Если вы запрещаете мне петь, то свобода ли это? А если вы запретите себе запрещать и будете и дальше терпеть мои вопли, то будет ли это свободой? — спросил я и посмотрел на друзей. — Ответ очевиден. Свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека.
— Чего? — переспросил Прохоров, уставившись на меня.
— Это значит, что истинной свободы не существует. Даже в лесу мы не свободны, пока рядом есть хоть кто-то. Всегда будут незримые нормы, нарушая которые, ты создаёшь конфликтные ситуации, — пояснил я.
— Да и плевать. Если ты сильный, то можешь делать всё что угодно, и никто тебе даже слова не скажет, — парировал Артём.
— Ты так же думал в пансионате, — усмехнулся я, заставив Прохорова заткнуться.
— Капец, вы типы, конечно, — возмутился Макар. — Обсуждаете тему, о которой ни я, ни Леший знать не знаем. Да, Лёх? — Макар посмотрел на своего азиатского собрата и тот кивнул. — Что в пансионате было? Рассказывайте, — требовательно попросил он.
— Если у Артёма будет настроение, он с радостью вам расскажет, — ушел я от ответа, выхватил из рук Лёхи тележку и бросил через плечо. — Отдохни, дальше я покачу.
Остальную часть пути Макар донимал Прохорова, который впал в задумчивость, как и Леший. Похоже, никто из них не думал о свободе в подобном ключе. А я в прошлой жизни на этом и погорел. Казалось, что я могу подмять под себя целые Империи, посадить идеальных правителей на трон, ввести справедливейшие законы, но…
Множество людей чувствовали, что их за горло держит сильная рука. Одни отнеслись к этому философски, мол «Какая разница, кто у руля? Наша жизнь особо не поменяется». Другие же копили злость годами и мечтали о моей смерти. Превозносили былых правителей, говоря, что при них было лучше.
Не было. Ну вот — не было! Старые Императоры выкрутили налоги на максимум, чтобы обдирать бедняков и вести бесконечные войны. Голод, болезни, преступность, всё это процветало и множилось, словно гангрена, постепенно пожирающая организм. И что?
Я устранил причину болезни, ввёл необходимые медикаменты, но всё равно не смог создать идеальный мир. Недовольные остались и кричали о нарушении их свобод. Видать, для них свободой была жизнь в нищете. Да, я привёл пример, обострённый до предела, демонстрирующий дуальность человеческой души. То, что одному настоящий рай, для другого — хуже ада.
Сейчас я смотрю на этих ребят, и чем-то они похожи на меня. Молодые, наивные, мыслят
Вы спросите «А что же сработает, Мишаэль?». Если бы я знал, то войнам уже пришел бы конец. Ну не прямо сейчас, может, лет через двадцать, но эту проблему я бы точно решил. А пока приходится толкать тележку по щебню и слушать ругань, раздающуюся за спиной.
— Макар, если ты ещё хоть раз спросишь про пансионат, клянусь всем святым, я выбью тебе зубы, — прорычал Прохоров, заставив меня обернуться.
— Эй, буйная голова. Усмири свой пыл, — обратился я к Артёму.
— Да, понял. А то угрозами сорит тут, — усмехнулся Макар, решив, что я встал на его сторону.
— А ты рот закрой и не доставай человека. Ты же опасался, что твари сбегутся на мои вопли, а сам орёшь, как полоумный, — добавил я и заметил, как растерялся Макар и посмотрел на Лешего в поисках поддержки, Леший кивнул, соглашаясь с моими словами.
— И ничего я не ору. Просто спросил, — буркнул Макар, и дальше пошли молча.
Уфа.
Областной клинический госпиталь ветеранов войн.
Госпиталь расположился на берегу реки Белая. Она монотонно журчала, унося печали местных жителей. Всё же Уфа, как-никак, столица баронства Титовых. Аномалия уже неоднократно расширялась, но ещё ни одна тварь до Уфы не смогла добраться. По крайней мере, в это верили мирные жители, а вот военные не были бы так категоричны.
К госпиталю примыкал прекрасный парк, где ветераны могли посидеть на лавочках, покурить и помолчать каждый о своём. Здесь тихо, уютно и кормят вполне достойно. Правда отдыхать в парке могли лишь те, кому доктора дали на это добро. Остальные же…
В подвале трёхэтажного здания госпиталя уже третий час шла операция. На столе лежал молодой мужчина лет тридцати. Высокий брюнет с карими глазами, которые ввалились глубоко в череп. Казалось, что это и не человек вовсе, а полуразложившийся скелет, покрытый кровью с ног до головы. Хотя этих самых ног ему и не хватало.
Врачи упорно пытались спасти парню ногу, оторванную по самое колено. Множественные осколочные ранения уже почистили и зашили. Пришлось повозиться с нервами, но и их сумели восстановить, правда ради этого пришлось позвать самого барона Титова. Да, он довольно неплохой лекарь, но исцелять абы кого не станет. По крайней мере, не бесплатно.
А вот этого парня с утончёнными чертами лица и двумя шрамами на лбу, исцелил просто так. Более того, барон сам прибежал ему на выручку, когда узнал, что парень поступил в госпиталь. Из-за этого хирург все три часа ломал голову, кем приходится пациент барону, и почему Титов запретил закатывать рукава парня, и уж тем более — снимать с него рубаху? Это было странно и не стерильно.