Эволюция Мары Дайер
Шрифт:
– Я не должен говорить тебе этого
– Говорить что?
– Психологи называют это искажением восприятия, - сказал мой старший брат.
– Заблуждения, в основном. То, что Джуд жив, что у тебя есть силы, что ты обрушила здание и убила людей. Они говорят, что ты теряешь возможность рационально оценивать ситуацию.
– В смысле?
– Они бросали такие слова, как "психотический" и "шизотипический", Мара.
Я приказала себе не плакать.
– Мама надеется, что в худшем случае это может быть то, что называется кратковременным психическим расстройством, вызванным посттравматическим
– Он с трудом сглотнул.
– В итоге, чем больше последних заблуждений, тем хуже прогноз.
Я сжала зубы и заставила себя оставаться спокойной в то время, пока мой брат продолжал говорить.
– Вот почему мама думает, что тебе следует остаться здесь на некоторое время, чтобы они могли написать тебе курс лечения. Так они смогут направить тебя в жилое лечебное учреждение.
– Нет, - сказала я. Также сильно, как я хотела до этого оставить мою семью, держаться от них подальше, теперь я знала, что должна остаться с ними. Я не могла быть заперта в то время. как Джуд был на свободе.
– Это как школа-интернат, - продолжал он, - за исключением того, что там есть повар-гурман, и дзен-сады, и арт-терапия для того, чтобы просто отдохнуть.
– Мы не говорим о Фиджи, Даниэль. Она хочет отправить меня в психиатрическую больницу. Психиатрическая больница!
– Это не психиатрическая больница, это жилой дом.
– Лечебное учреждение, да, - сказала я, тут же слезы выступили на глазах, я сморгнула их яростно.
– Значит, ты на их стороне?
– Я на твоей стороне. И это только на некоторое время, чтобы они могли обследовать тебя для того, чтобы справиться с ситуацией. Ты прошла через - нет никакого способа, чтобы я смог выразить то, через что ты прошла.
Я попыталась сглотнуть назад комок в горле.
– Что сказал папа?
– удалось мне спросить.
– Он чувствует, что это частично его вина, - сказал он.
Ошибочность этой идеи открылась мне.
Что ему не следовало браться за это дело, - продолжал мой брат.
– Он доверяет маме.
– Даниэль, - взмолилась я.
– Я клянусь, я клянусь, что говорю правду.
– Это часть диагноза, - сказал он, и его голос дал трещину.
– То, что ты веришь в это. Галлюцинации вписываются в посттравматический стресс. Но когда все проходит, ты знаешь, что это было в твоей голове. Сейчас ты веришь, что это реально, - сказал Даниэль, его голос дал трещину, - всё, что ты сказала им вчера подходит под диагноз психоза.
Он яростно моргнул и сильно ударил глаз тыльной стороной ладони.
Я не могла поверить, что это происходит со мной.
– Так вот оно что.
– Мой голос казался мёртвым.
– Я даже не могу сначала сходить домой?
– Ну как только они признают, что имеют право держать тебя в течении семидесяти двух часов, а затем они осмотрят тебя заново, прежде чем сделать окончательные рекомендации для мамы с папой. Так что я думаю, что это будет завтра.
– Подожди, только семьдесят два часа?
– и другой осмотр...
– Ну, да, но они настаивают на большем.
Но прямо сейчас, это временно. Не постоянно. Пока нет.
Если я смогу их убедить,
Если бы у меня получилось, я смогла бы пойти домой.
Я бы смогла увидеть Ноя.
Его образ стоял перед моими глазами, его лицо было твёрдым и полным решимости в здании суде, уверенным, что я не сделаю того, что сделала. Мы не разговаривала с ним с тех пор.
Что если я изменилась для него, как он и сказал?
Что если он не захочет видеть меня?
Эта мысль сжала горло, но я не могу плакать. Я не могу потерять его. С этого момента я должна быть ребенком с плаката для психического здоровья. Я не могла позволить себе остаться здесь надолго. Я должна была понять, что, черт возьми, происходит.
Даже если я должна понять это сама.
Стук в дверь напугал меня, но это была просто мама. Она выглядела так, будто плакала. Даниэль встал, разглаживая складки на синей рубашке.
– Где папа?
– спросила я ее.
– Все еще в больнице. Его выпишут завтра.
Возможно, если бы я смогла разыграть достаточно хорошее представление, меня могли бы выписать вместе с ним.
– Джозеф с ним?
Мама кивнула. Так у моего двенадцатилетнего брата сейчас был отец с огнестрельным ранением и сестра в психиатрическом отделении. Я стиснула зубы ещё сильнее. Не плачь
Потом мама посмотрела на Даниэля, и он прочистил горло.
– Люблю тебя, сестренка, - сказал он мне.
– Скоро увидимся, хорошо?
Я кивнула с сухими глазами. Моя мать села.
– Всё будет в порядке, Мара. Я знаю, сейчас это звучит глупо, но это так. Будет лучше.
Я пока не была уверена что сказать, кроме как,
– Я хочу пойти домой.
Моя мать посмотрела с болью, и почему бы и нет? Её семья разваливалась на части.
– Я сильно хочу, чтобы ты вернулась домой, дорогая. Просто для тебя сейчас нет никакого графика дома, если ты не в школе, и я думаю, что может быть на тебя слишком много давления. Я люблю тебя, Мара. Так сильно. Я не переживу если ты….меня вырвало, когда я впервые услышала о разрушенной психушке... Я было плохо. Я не могу оставить тебя ни на секунду. Ты мой ребенок, и я хочу, чтобы все было в порядке. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты была в порядке.
– Она вытерла глаза тыльной стороной ладони и улыбнулась мне.
– Это не твоя вина. Никто не обвиняет тебя и не наказывает.
– Я знаю, - сказала я спокойно, создавая впечатление спокойного, нормального взрослого.
Она продолжила.
– Ты через многое прошла, я знаю, мы этого не понимаем. И я хочу, чтобы ты знала, что это - она указала на комнату - не ты. Это может быть химическое, психологическое или даже генетическое...
Изображения тёмной воды встали в моем сознание. Картина. Чёрный. Белый. Размытое.
– Что?
– быстро спросила я.
– То, как ты чувствуешь себя. Все, что происходит с тобой. Это не твоя вина. С посттравматическим стрессом и всем остальным, случившееся...