Эволюция военного искусства. С древнейших времен до наших дней. Том первый

Свечин Александр Андреевич

Комплектование. В 1660 году, когда при демобилизации армии после вмешательства Пруссии в войну между Швецией и Польшей, из 14-18-тысячной армии решено было, сверх гарнизонных частей, сохранить полевые войска в числе 4 тысяч, принципиально вопрос о постоянной армии был решен, и она начала постепенно расти; комплектовалась она добровольной вербовкой. Но вербовка осталась только по названию добровольной в царствование Фридриха Вильгельма I, принявшегося энергично увеличивать армию. Его предшественник, Фридрих I, в 1701 году сделал попытку организовать, в дополнение к постоянной вербовочной армии, ландмилицию на началах обязательной повинности населения. Фридрих Вильгельм I, не терпевший самого слова «милиция» и установивший даже крупный штраф за употребление его в официальной переписке, распустил ландмилицию, но принцип воинской повинности населения сохранил. С самого начала своего царствования (1713 г.) он установил, что солдат служит пожизненно, пока король не уволит его. Определение в прусскую армию стало равняться гражданской смерти. Состав прусской армии стал весьма зрелым — средний возраст унтер-офицеров равнялся 44 годам, большей половине солдат было за 30 лет, не мало было 50-тилетних, и встречались старики свыше 60-ти лет. Но, несмотря на это пожизненное задержание солдата в рядах армии, укомплектовывать ее было нелегко. Воинская повинность населения [173] сначала осуществлялась в самых неупорядоченных, безобразных формах. Инструкция 1708 года указывала — хватать без огласки людей, незначительных по социальному положению, родные коих не в силах поднять большого шума, наблюдая при этом, чтобы они соответствовали требованиям военной службы, отводить их в крепость и там передавать в руки вербовщиков.

Такие распоряжения вызвали охоту на людей. Крестьяне стали отказываться возить свои продукты на городские рынки, так как на дорогах им угрожали засады вербовщиков. Офицеры организовывали правильную торговлю людьми. Один офицер отпускал пойманных им людей за приличный выкуп и покупал у другого избыток удачного улова. Особенно рьяные вербовщики вызывали эмиграцию и запустение их районов. Страдали при этом помещики; в других государствах протест помещиков против воинской повинности, которая их лишала необходимых для обработки полей рабочих рук, был достаточен, чтобы положить предел самоуправству агентов государства, но прусское правительство, действуя в своей стране, как в завоеванной области, могло менее считаться с нарушением интересов господствующего класса. В 1733 году все же явилась необходимость упорядочить отношение населения к воинской повинности, и издан был «кантон-регламент».

173

Все же вопрос о воинской повинности в XVIII веке мог быть поставлен в Пруссии шире, чем во Франции, а в Англии вовсе не мог быть возбужден. Французские и в особенности английские войска часто участвовали в колониальных походах за далекими морями, мало интересовавшими широкие массы населения, такие задачи можно было ставить лишь укомплектованным добровольцами постоянным частям. Чисто континентальная политика Пруссии облегчала применение воинской повинности для комплектования войск.

Кантон-регламент. Этим законом в значительной степени был стеснен произвол капитанов. Каждый капитан отныне имел право хватать людей не в пределах всего полкового округа, но только в отведенном роте районе укомплектования. Многочисленные группы людей были изъяты и в этом районе из усмотрения капитана. Не могли быть схвачены: всякое лицо, располагающее состоянием не меньше 10 тысяч талеров, служащие в хозяйстве помещика, сыновья духовных лиц, важнейшие категории ремесленников, рабочие всех предприятий промышленности, в насаждении которых было заинтересовано государство, наконец, один из сыновей крестьянина, имеющего свой двор и ведущего самостоятельное хозяйство. После Семилетней войны капитан стал выполнять вербовочные функции не единолично, а в составе комиссии. Город Берлин не образовывал вербовочного участка, но всем капитанам предоставлено было вербовать в нем людей ничтожного происхождения.

Кого же из числа неизъятых от воинской повинности брали в войска? XVIII век не знал жеребьевки при приеме на службу; роль жребия играл высокий рост. В прусской армии особенно подчеркивалось требование иметь высоких солдат. Мимо малорослых вербовщик проходил без всякого внимания, но человеку крупного роста нелегко было отделаться от вербовки, даже если он подлежал по закону изъятию. Сам закон подчеркивал, что если у крестьянина несколько сыновей, то двор и хозяйство переходят к сыну, имеющему наименьший рост, с тем, чтобы высокие сыновья не уклонялись от военной службы. Если рост мальчика обещал быть выдающимся, то уже с 10-летнего возраста капитан брал его на учет и выдавал ему удостоверение, обеспечивающее его от покушений соседей-вербовщиков.

На моральные качества вербуемого не обращалось никакого внимания. Прусская армия, с ее палочной дисциплиной, не боялась никакой духовной заразы. В 1780 году было издано распоряжение судам — приговаривать к военной службе, по отбытии наказания, всех нелегальных (подпольных) писателей и лиц, занимающихся бунтом и противоправительственной агитацией.

Несмотря на это напряжение вербовочной работы в Пруссии и на принудительный, а не добровольный характер вербовки, страна была в состоянии поставить только ¹/₃ рекрут, требуемых для армии. Остальное составляли иностранцы. Прусские вербовщики работали в имперских городах, в маленьких немецких княжествах, в Польше и в Швейцарии. В 1768 году в составе прусской армии было 90 тысяч иностранцев и 70 тысяч пруссаков; в другие периоды процент иностранцев был еще значительнее. Откуда брались эти иностранцы, как бы добровольно обрекавшие себя той пожизненной каторге, которой являлась служба в прусской армии? Ответ на этот вопрос дает сохранившийся список солдат полка Ретберг, относящийся к 1744 году. Из 111 иностранцев, служивших в одной роте, против 65 имеется отметка о предшествующей службе их «другому потентату»; в другой роте на 119 иностранцев число солдат, уже находившихся раньше на службе в других армиях, равнялось 92. На три четверти иностранцы были дезертиры или добровольные, или сманенные прусскими агентами! Во время войны количество иностранцев значительно увеличивалось от постановки в строй военнопленных. Фридрих Великий полагал, что прусская дисциплина может сделать из любого физически сильного человеческого материала исправных солдат, и презрение его к тому, что происходит в сердце солдата, доходило до того, что когда в 1756 г., в первый год Семилетней войны, под Пирной капитулировала саксонская армия, Фридрих Великий даже не позаботился распределить саксонских военнопленных по прусским полкам, а просто сменил саксонских офицеров прусскими, не нарушая организации саксонских батальонов. За это Фридрих, правда был наказан бунтами, убийством офицеров и переходом целых батальонов на сторону неприятеля на поле сражения.

Прусский солдат в этих условиях не был духовно спаян с прусским государством; когда Бреславль в 1757 г. капитулировал, прусский комендант выговорил у австрийцев гарнизону право отойти в Пруссию. Но ⁹/₁₀ прусского гарнизона не пожелали воспользоваться предоставленной льготой, а предпочли завербоваться в австрийскую армию, где служба была много привольнее.

Дезертирство. Насильственно завербованный и удерживаемый на службе прусский солдат стремился использовать каждый случай, чтобы дезертировать. Борьба с дезертирством представляла важнейшую заботу прусского командования [174] . Все 14 принципов, с которых начинается трактат Фридриха Великого о военном искусстве, гласят о мерах предупреждения и борьбы с дезертирством. Французский посол Валори в 1745 г. доносил, что в прусской армии не допускается удаление дозоров свыше 200 шагов от главных сил. Всякие наряды — за дровами, водой и т. д. — должны были высылаться командами, в сомкнутом строю, под начальством офицеров. В 1735 г., по совету фельдмаршала Леопольда Дессау, самого заслуженного прусского генерала, было решено даже изменить направление операций, чтобы обойти сильно пересеченную местность на р. Мозель, где армии угрожала большая утечка дезертирами. В 1763 г. Фридрих Великий издал инструкцию, требовавшую от командиров частей привлечь офицеров к изучению окрестностей их гарнизонов; но местность изучалась не под углом зрения требований тактики, а в целях выяснения местных данных, облегчающих ловлю дезертиров. Чересполосная Пруссия, по определению Вольтера, являлась королевством границ; почти все гарнизоны находились не далее двух переходов от рубежа, и борьба с дезертирством становилась возможной лишь при широких, планомерных мероприятиях.

174

В кампанию 1744 года, когда Фридрих Великий вторгся в Богемию с 80 тыс. армией, австрийцы насчитывали 17 тыс. прусских перебежчиков.

Палочная дисциплина. Чем тверже в войсках дисциплина, тем меньше ценятся добрая воля и моральные достоинства рекрут. Палочная дисциплина прусской армии позволяла ей перерабатывать в солдат самый малосклонный к самопожертвованию материал. В свою очередь, отвратительный материал укомплектования прусской армии — дезертиры и преступники со всей Европы — только при условии непоколебимой дисциплины мог образовать боеспособное войско. Средств для поддержания в армии дисциплины было два. Во-первых строевое обучение и муштровка доводились до тонкости; тогда как во французской армии строевым обучением занимались только с рекрутами, а весь состав роты выводился на учение один раз в неделю, — в прусской армии солдат был занят с утра до ночи. В течение двух весенних месяцев, от апреля до июня, шли настойчивые строевые учения в полном составе частей. В остальное время года войска были заняты обширной караульной службой, на точность несения коей обращалось исключительное внимание. Часть солдат, около одной трети, освобождалась от караульной службы и снималась с жалованья и пайка.

Если эти «фрейвахтеры» происходили из состава населения участка, который комплектовал роту, то они увольнялись в 10-ти месячный отпуск; в их число попадали и иностранцы, знавшие ремесло; последние продолжали жить в казарме и содержали себя своим заработком.

Кроме непрестанного строевого обучения, доводимого до виртуозности [175] , основным средством поддержания дисциплины являлась палка, которой официально были вооружены унтер-офицеры. В жертву дисциплине были принесены все требования гуманности, права, частные интересы. Фридрих Великий часто повторял, что солдат должен бояться палки своего капрала больше, чем вражеской пули. Вначале в своих инструкциях Фридрих указывал, что обучают солдат не ударами, а терпением и методичностью, и что солдата следует отколотить палками, но с умеренностью, только если он начнет резонерствовать или если не обнаружит старания. Но после сражения при Цорндорфе, где он, под влиянием столкновения своей пехоты с русской, испытал разочарование, он прямо рекомендовал офицерам налечь на палку. Солдат был защищен от произвола капитана, который мог его заколотить палками на смерть, только тем, что защищает рабочий скот от калечения его погонщиком: капитан, который беспредельным применением палки калечил бы своих солдат или вызвал бы среди них усиленное дезертирство, оказался бы в убытке, так как рота должна была содержаться в комплекте, а вербовка новых солдат стоила денег. Мориц Саксонский настаивал на том, что вербовка солдат отнюдь не должна производиться государством, а должна по прежнему вестись капитанами, так как если исключить частный интерес капитанов в сохранении попавших к ним в роту солдат, то все солдаты погибнут [176] . Действительно, в Пруссии палка особенно свирепствовала в гвардии, которая укомплектовывалась не капитанами, а попечением короля. Фридриху пришлось издать приказ по гвардии, которым он воспрещал ротным командирам во время наказания палками приговаривать, — «отправляйте его ко всем чертям, король на замену пришлет нам другого». Для гвардейских офицеров пришлось ввести штраф — за лишение солдата побоями здоровья, препятствующее дальнейшему несению службы; офицер за такое увечье солдата уплачивал королю убыток — стоимость вербовки нового солдата, и приговаривался на 6 месяцев к заключению в крепости Магдебург. В армии, где капитан сам нес убытки от чрезмерного увлечения палкой, никаких ограничений не было. Выходившие из прусских кадетских корпусов офицеры отличались грубостью и малообразованностью; до середины XIX веки прусские офицеры говорили на простонародном, нелитературном языке.

175

Знаменитому инспектору пехоты Фридриха, Сальдерну, режиссеру потсдамских парадов и маневров, которыми восторгалась вся старая Европа, принадлежит изречение: «хотя предписано делать 75 шагов в минуту, но после зрелого размышления и многократных наблюдений я пришел к выводу, что 76 шагов в минуту — еще лучше». В этих словах ярко отражается все ничтожество, мелочность, микрология виртуозности бездушных автоматов, прусской пехоты.

176

Эту мысль вновь подтверждает военно-историческое отделение французского генерального штаба в труде Морица Сотэ о провинциальных милициях, созданных Лувуа.

Фридрих Великий относился к своим офицерам с едва переносимым презрением, окружал себя представителями несравненно более утонченной культуры, выписывал для своей «дворянской академии» французских профессоров.

Генеральный штаб. Семилетняя война выдвинула во всех армиях вопрос о генеральном штабе. Каждый полководец, еще в древности имел свой штаб, свой «дом». По мере усложнения военного дела и роста необходимости принимать решения по данным, лежащим вне фактического кругозора полководца, значение сотрудников росло. В 1515 году под Мариньяно швейцарские начальники уже пользовались картами. Макиавелли уже называет географию и статистику театра военных действий «императорскими знаниями», необходимыми полководцу; в помощь ему должен работать генеральный штаб из лиц разумных, знающих и с большим характером; этот штаб является докладчиком полководца и несет работу по разведывательной службе, по сбору и обеспечению картографическим материалом и по обеспечению продовольствием войск; разведывательная служба — войсковая и агентурная — должна быть организована уже в мирное время по отношению ко всем возможным противникам. Но передовые взгляды Макиавелли на сотни лет обгоняли действительный темп развития европейских армий. Офицеры генерального штаба почти не выделялись из общей массы адъютантов; фельдъегеря являлись колонновожатыми, инженеры рекогносцировали позиции и теснины и разбивали лагеря, топографы (инженер-географы) выполняли картографические работы; каждая армия имела, в общем, десять-двадцать специалистов этих категорий; на войне они и являлись ее генеральным штабом, но служба и подготовка их в мирное время вовсе не были упорядочены. Фридрих Великий, несмотря на те удобства, которые давала единоличному командованию линейная тактика, настолько остро почувствовал необходимость в надлежаще подготовленных помощниках, что после Семилетней войны взялся лично за их обучение; он сам выбрал 12 молодых, способных офицеров, имеющих некоторое представление о фортификации и съемке. Занятия — по два часа — происходили еженедельно во дворце (в Потсдаме или Сан-Суси); король начинал короткой лекцией, развивая какое-либо положение теории и иллюстрируя его военно-историческими примерами, и требовал вступления офицеров в дискуссию, после чего каждому давал задачу. Сохранившаяся тетрадка Рюхеля заключает несколько задач по тактике на прикрытие и ведение обозной колонны, на укрепление позиции на полк для прикрытия деревни, проект укрепленного лагеря на армию, описание Силезских гор, сочинения на различные военные темы, работы, имеющие характер рефератов военно-научных — и далеко не первоклассных — сочинений [177] . В конце XVIII столетия прусский генеральный штаб состоял из 15 офицеров и 15 топографов.

177

I"ahns. Geschichte der Kriegswissenschaften, т. III, стр. 2464 -65.

Тактика пехоты Фридриха Великого колебалась между чистым огнепоклонством и полным отрицанием значения огня. Несмотря на сохранение сомкнутости строя и на ведение огня исключительно залпами, по команде начальников, очевидцы боев Семилетней войны (Беренхорст) утверждали, что пехотная часть, начавшая стрелять, быстро ускользала из рук командования; солдата, начавшего стрелять, только чрезвычайными усилиями можно было заставить прекратить огонь и двинуться вперед. В действительном бою только первые залпы были дружными; затем они вырождались в беспорядочный вольный огонь. С другой стороны, решительные дистанции огневого боя были коротки; австрийский устав требовал, чтобы при обороне огонь открывался, когда неприятель подойдет на 100 шагов. Имелся большой соблазн — не ввязываться с неприятелем в огневой бой на такой короткой дистанции. Мориц Саксонский поэтому настаивал на производстве атаки без выстрела. К началу Семилетней войны Фридрих Великий склонился к этой же идее. Пехоте внушалось, что собственный ее интерес диктует не задерживаться под огнем неприятеля, а лезть на врага; «король берет на себя ответственность перед каждым солдатом, что неприятель не пустит свои штыки в дело, а побежит». Действительно, штыковая атака, встреченная штыками, представляет чрезвычайно редкое явление в военной истории — одна из сторон побеждает прежде, чем скрестятся клинки; принц де Линь, участник многих походов, свидетельствует, что лишь однажды за всю жизнь, в 1757 г., он слышал лязг удара штыка о штык.

Начало Семилетней войны застало прусскую пехоту обученной, но далеко не воспитанной в этой тактике, известнейшим представителем которой в истории является Суворов. В сражениях 1757 года под Прагой и Колином прусская пехота пыталась атаковать почти без выстрела, прикрывая наступление только огнем легких батальонных орудий. Результаты были неутешительны: в одном случае пруссаки победили с трудом, благодаря кавалерийскому охвату, в другом — были разбиты; развить удар прусская пехота не могла, так как озабоченный сохранением сомкнутости и порядка Фридрих даже запрещал пехоте преследовать бегом неприятеля, дрогнувшего и начавшего убегать при надвижении вплотную пруссаков. Неприятель нес сравнительно небольшие потери, не был потрясен боем; даже в тех случаях, когда атака без выстрела опрокидывала противника, себя она без преследования не окупала — так как наступающие части несли тяжелые потери, особенно в начальниках, и не годились для дальнейшего развития боя. В конце кампании 1757 года — в сражениях под Росбахом и Лейтеном — прусская пехота наступала уже со стрельбой, а в начале следующего года Фридрих Великий воспретил производство атак без стрельбы. Требования борьбы на измор против превосходных сил коалиции заставляли и стратегию и тактику эволюционировать в сторону более экономного ведения войны.