Евпатий Коловрат

Гагарин Станислав Семенович

…Пройдет много лет, но в памяти русских людей великая смерть Евпатия Коловрата не померкнет.

Федот Малой, преемник Верилы, занес в свою книгу о воеводе такие слова:

«Убили Евпатия Коловрата и принесли его тело к Бату-хану, и Бату-хан послал за мурзами, и ханичами, и темниками. И стали все дивиться храбрости, и крепости, и мужеству воинства рязанского. Они же сказали Бату-хану: „Мы во многих землях и во многих битвах бывали и с тобой и с великим дедом твоим, ханом Чингизом, но таких резвецов

и удальцов не видели, и отцы не рассказывали нам. Это люди крылатые, не знают они смерти и так крепко на конях бьются — один с тысячью, а два — с десятью тысячами. Ни один из них не съедет живым с побоища“. И сказал Бату-хан, глядя на тело Евпатьево: „О Коловрат Евпатий! Гораздо ты меня попотчевал с малою своею дружиною, и многих богатырей сильной орды моей побил, и много полков разбил… Если такой вот служил бы у меня, — держал бы его у самого сердца своего…“

И отдал Бату-хан тело Евпатия оставшимся людям его из дружины, которых похватали на побоище. И велел Бату-хан отпустить их и ничем не вредить».

Иудина доля

Уйти с Дикого Поля замыслили в тот же день, как закончены были дела. Прикинули, что ежели поторопиться, то и к полудню можно выйти к реке, за которой шли уже леса и рязанские земли. Князь Олег Красный и воевода Иван ехали рядом впереди малой дружины, сопровождавшей обоих на унизительный поклон Бату-хану в главной его ставке — новом городе Сарае.

— Как ни учили нас враги, — говорил Иван Олегу, — а разлад все одно среди князей не исчез. Не мне, конечно, осуждать тех, кто выше меня по рожденью, только ведь и я русский.

— Ты прав, — сказал Олег Красный, — потянулись князья на поклон к Бату-хану. Вот и мы поклонились, чтоб подтвердил наше право на владенье исконно русской землею. Сила солому ломит, сейчас не до гордости, но зачем перед ним друг друга охаивать, наветы плести?

— Преодолеть бы разлад, — проговорил воевода, тряхнув поводья и убыстряя поступь коня. — Много будет еще крови и страданий, но когда-нибудь соберутся русские под одну руку и сбросят вражье лихолетье.

— Такая рука вроде есть, — негромко ответил Олег. — Слыхал ты, как говорили в стане Бату-хана о князе Александре, прозванном Невским? Сам Повелитель побаивается его, монгольские женки своих ребятишек князем Александром пугают. Дважды давал он бой разным пришельцам — и все с победой…

Топот коня, мчавшегося навстречу, прервал речь переяславского князя.

Это был один из ратников, высланных вперед дозором.

— Люди там! — крикнул он, осадив коня. — За рекою — люди! По обличью — наши, а там, бог его знает. Старший послал предупредить, а сам укрылся с другими, следят.

К реке подходили с опаской: неровен час по пасть у брода в засаду, время сейчас тревожное, худых людишек поразвелось вдосталь.

Оказалось, однако, что выехали на границу рязанских земель встречать своих отцов молодой князь Роман, сын

Олега Красного, и подросший уже, созревший для седла сын воеводы. С ними и воинов было немного, держать большое войско князьям возбраняли монголы, следили за этим строго.

Переправились на лесную сторону и неподалеку от места, где ждали их встречавшие, остановились на привал. Расседлали коней и, стреножив, пустили пастись. Зажгли костры, стали готовить обед.

Разузнав новости от сыновей, отдав распоряжения, князь и воевода пошли к реке, лицо ополоснуть после долгой дороги. Но едва зачерпнули воды, услышали крики, доносившиеся от привала.

Подоспели обратно и увидели в нескольких шагах от костров ужасное существо.

Не сразу можно было признать в этом существе человека. И князю, и воеводе показалось поначалу, что видят они неведомого зверя, потом уже рассмотрели на нем ветхие остатки одежды. Обросший до глаз волосами, спутанными, висевшими седыми прядями, он стоял на четвереньках и злобно рычал, скаля зубы по-волчьи. Ратники, наставив копья, взяли его в кольцо.

В правой лапе была зажала баранья нога, ее и сорвало с вертела, подобравшись тайком, чудовище. Олег Красный пристально всмотрелся в искаженную злобой заросшую морду. Копья не давали человеку-зверю уйти, но видно было, что ратники, проникнутые ужасом, не рады пленнику, да не решаются отпустить его, опасаются за себя.

Вдруг человек-зверь, зарычав пуще прежнего, поднял голову к небу и протяжно завыл.

— Расступитесь! — сказал ратникам Олег Красный. — Пусть уходит!

Ратники отскочили в стороны. А сошедший с ума человек большими прыжками помчался к лесу. Мясо он уносил с собой…

Случай этот потряс рязанцев. И молодым, уже смутно помнящим кровавые дни разорения, и старым ратникам, в памяти которых не могло исчезнуть то лихое время, всем людям, видевшим существо, потерявшее человеческое обличье, сжимала сердце боль за безымянного соплеменника, видно утратившего разум еще с той ненавистной поры.

И кусок в горло не пошел. Затоптали костры и двинулись дальше.

Князь Олег Красный и воевода Иван ехали конь о конь. Впереди, на два полета стрелы, пустили сторожевых ратников — береженого, мол, бог бережет. Ведь Дикое Поле — не так далеко.

Князь и воевода молчали, каждый, видно, думал про свое, а может быть, и про одно были их мысли.

— Лучше смерть, любая смерть, — проговорил воевода.

— Ты узнал его? — спросил Олег.

— Нет, — растерянно ответил Иван, — не узнал… А разве тебе он знаком?

— Знаком, — сказал князь. — И тебе знаком.

— Неужели?! — воскликнул воевода, догадываясь, и голос его дрогнул, сорвался. — Неужели…

— Да, — кивнул, посуровев лицом, Олег Красный. — Это он, Глеб. Бывший князь. Бывший человек.

— Дела, — выговорил с трудом Иван. — Что же ты молчал?

— А что говорить? Сама судьба его покарала. Иудина доля…

Снова ехали молча и оживились, лишь когда вывернули к опушке и увидели по-над берегом реки светло-желтые срубы недавно отстроенной деревни.