Евреи, которых не было. Кн. I
Шрифт:
Кстати, провозгласив курс на самые простые и примитивные эмоции и упрощенное видение мира, нацисты поневоле оказались отступниками от своих отцов-основателей. Для Гобино и Чемберлена арийцы тем и были хороши, что очень интеллектуальны и, что называется, с закрытыми глазами одолеют менее интеллектуальные расы.
Но то, что казалось важным старой европейской профессуре, вовсе не было значимым для^орвавшихся до власти люмпенов и полуучек. Одно объявление Иозефа Геббельса доктором философии – с его шестью классами гимназии – таит за собою просто океаны пресловутого комплекса неполноценности. Для наглых выскочек самым важным в арийской расе оказались не бездны интеллекта, —
Для нацистов арийцы сделались воплощением «нерассужда-ющей воли», «отвращения к интеллигентской рефлексии», «презрения к болтовне», «творцами и разрушителями» с «прекрасным огнем дикого зверя» в глазах. На место, где идеалом был интеллектуал, совершавший творческие акты, нацисты поставили какое-то дикое создание… и даже, пожалуй, не дикое, а одичавшее.
Их идеалом стал человек даже не дикий, то есть живущий до Цивилизации, а человек, сознательно отказывающийся от всего, что цивилизация в состоянии ему предложить. Сами себе они казались грозными и прекрасными и сделали своим символом роскошного дикого зверя – могучего серого волка. Но если разобраться, гитлеровский «сверхчеловек», предпочитающий «напряжение воли» напряжению интеллекта, а пинок ноги – чтению книги, напоминает даже не дикого волка, обитавшего когда-то в нетронутых германских лесах по соседству с древними германцами, а скорее одичавшую дворнягу. Эдакого немецкого Ша-рикова, тявкающего из своей подворотни на «всякого там в семи комнатах».
Интересно, понимал ли Геббельс, что, провозглашая интеллигенцию «отбросами нации», зачисляет в «отбросы» и собственных «отцов-основателей»? Что восстань из гроба Гобино и даже Чемберлен, они бы этих высказываний Геббельса, мягко говоря, не похвалили бы?
Впрочем, быть профессором при нацистах стало куда менее почетно, чем когда-либо в прошлой истории Германии. Адольф Гитлер всерьез предлагал «не пичкать ученика никчемными знаниями», а учить его «строить здоровое тело». Ведь «гении никогда не смогут появиться из нации дегенерировавшей!»
Полуграмотный функционер Юлиус Штрайхер выступал перед студентами Берлинского университета и нарисовал две чаши весов:
– Вверху – содержимое мозга фюрера, — вещал Штрайхер. – А в нижней чашке – дерьмо профессорских мозгов.
Что бы ни изучал студент, он должен был в первую очередь ознакомиться с расовой теорией во всей красе, а его настольной книгой должна была стать книга Германа Гауха «Новые основы расовых исследований».
«Животный мир следует классифицировать на представителей нордической расы и низших животных… – всерьез писал герр Гаух, и, пожалуй, самое удивительное в творениях полупочтенного господина Гауха – это его пионерская серьезность. – Не существует ни физических, ни психологических отличий, которые могли бы подтвердить отличие человека от животного мира. Единственное различие, которое существует, — это различие между представителями нордической расы, с одной стороны, и животными, в основном представителями ненордической расы и недочеловеками, представляющими переходный вид, с другой стороны».
Если даже студент еще мог стоять на ногах после таких сногсшибательных открытий, герр Гаух добивал его в других местах своего объемистого творения. Например в этом: «Нордическая раса остается единственной, которая способна издавать звуки изумительной чистоты, тогда как у неарийских рас произношение нечистое, отдельные звуки спутаны и больше напоминают крики животных, скажем, лай, хрип, фырканье или писк. То, что птиц можно научить говорить лучше, чем других представитеЙ животного
И этот бред надлежало изучать, повторять, воспроизводить на экзаменах, чуть ли не заучивать наизусть.
Все начиналось в детстве, когда детям 8 или 9 лет от роду внушались совершенно анекдотические представления о себе как об арийцах, которые должны преодолеть в себе «химеру интеллекта» и отринуть «выдумки французов и иудеев про необходимость культуры».
То же самое продолжалось и в гимназии, где строевая подготовка и физкультура потеснили дурацкие предметы, усвоению которых придавали такое значение всякие обыватели: математику, историю или французский язык. Тем более, что преподавали ведь не «историю», а «арийскую историю», и не «биологию», а «нордическую биологию».
Создать арийскую математику было особенно непросто, но и тут образование давалось с однозначным уклоном к чему угодно, только не к самой математике, как ни странно. Содержание почти всех задач сводилось к определению скорости шагающих колонн, числу сброшенных бомб и количеству убитых врагов. Интеллигентные немцы смеялись, что, читая учебники сыновей и дочерей, они сразу начинают собираться на фронт. Так что университет с учебниками герра Гауха лишь венчал многолетний учебный маразм Третьего рейха.
Конечно же, дорвавшиеся до власти неудачники приложили все усилия, чтобы свести на нет мир, породивший Аммона, Гобино и Гальстона. Какими бы рациональными причинами это ни объяснялось (война, нужно побольше солдат, страна окружена врагами…), трудно отделаться от мысли, что в борьбе с интеллигенцией был и чисто эмоциональный заряд. Ну очень уж раздражали «всякие там умники» Гиммлера, Йодля и их подельщиков по Нюрнбергскому процессу. «При слове «культура» я хватаюсь за пистолет!» А ведь и правда хватались.
До Второй мировой войны Германия оставалась страной университетов, а вся мировая наука разделялась на две почти равные части: немецкая и вся остальная.
За двенадцать лет правления Гитлера под трескучие вопли о величии немецкой науки биографии ученых проверялись, и до трети цвета немецкой науки было отстранено от преподавания за каплю еврейской, французской, славянской или цыганской крови в их жилах. А треть оставшихся лишали кафедр и лабораторий за то, что они оказались не в силах постигнуть глубину расовой теории или всю бездну премудрости космической борьбы горячего и холодного. Даже ученые, когда-то поддержавшие нацистов, были не в силах вести курсы «нордической геометрии» или «арийской физики твердого тела», и от них старались избавляться.
Не говоря уже о том, что сами университеты закрывались, а в оставшихся число студентов сокращалось последовательно и закономерно. Скажем, в Лейпцигском университете в 1938 году осталось всего 1928 студентов против 7348 в 1932, — главное ведь было вовсе не во вбивании в юношей глупостей и не в насыщении профессорским дерьмом их юных арийских мозгов.
Действительно, а почему евреи оказались жертвами расовой теории? Почему это они «неарийцы», какая-то «особая раса»? Чего это к ним прицепились? Ведь евреи – европейцы, и тут ничего не поделаешь. Но во что хочется, в то и верится. В Германии шел к власти национальный социализм, и он требовал, во-первых, «научного» обоснования. А во-вторых, требовал создать образ врага. Такого врага, против которого могли бы сплотиться жители Германии… большинство жителей.