Евреи России. Времена и события. История евреев Российской империи
Шрифт:
Впоследствии стало известно‚ что в Петербурге‚ в подвале департамента полиции печатали тысячи погромных прокламаций‚ «различных по изложению и однородных по содержанию» – против «революционеров‚ поляков‚ армян и жидов». Командовал тайной типографией жандармский ротмистр М. Комиссаров‚ который говорил: «Погром можно устроить какой угодно: хотите на десять человек‚ хотите и на десять тысяч». Текст каждой прокламации получал одобрение директора департамента полиции; затем ее печатали, пачками отправляли в губернии‚ где прокламации распространяли местные чиновники‚ полицейские и жандармы.
В городе Александровске Екатеринославской
Министры были, как правило, против погромов‚ однако в Петербурге нашлись влиятельные лица‚ которые подталкивали толпу на грабежи и убийства. В особой записке‚ составленной по поручению С. Витте‚ было сказано: «Создалось вполне твердое убеждение‚ что все эти погромы… провоцировались и направлялись одной и той же рукой‚ и притом рукой властной… чтобы не дать осуществиться обещаниям манифеста». Товарищ министра внутренних дел генерал Д. Трепов (тот самый‚ что издал приказ по армии: «Холостых залпов не давать и патронов не жалеть») располагал особыми полномочиями‚ миллионами рублей из секретного фонда‚ и многие были уверены‚ что именно он стоял за вдохновителями тех погромов.
«Трепов не был погромщиком по любви к сему искусству… – писал Витте в «Воспоминаниях». – С легким сердцем он относился только к погромам «жидов»; а разве он один так относился к сей кровавой политической забаве? А Плеве разве был против того‚ чтобы в Кишиневе‚ Гомеле и вообще хорошо проучили жидов? А графы Игнатьевы разве не питали те же чувства?.. Когда мне самому приходилось государю указывать на недопустимость подобных действий‚ государь или молчал, или говорил: «но ведь они‚ то есть жиды‚ сами виноваты»…»
Это были дни хаоса, дикого остервенения‚ практически повсюду беспорядки выливались в жесточайшие еврейские погромы. «Во главе «бунтовщиков»‚ – отметили в правительственном расследовании‚ – народ всегда видел евреев‚ которые благодаря своей исключительной впечатлительности‚ нервности‚ легкой возбудимости и страстности являлись наиболее видным элементом митингов‚ манифестаций и забастовок‚ хотя на самом деле‚ быть может‚ представляли меньшинство среди других участников сборищ и шествий». Погромы, как правило, начинались одинаково: по улицам проходили демонстрации в поддержку октябрьского манифеста, навстречу им шли колонны с царскими портретами и иконами; столкновения между ними перерастали в драку со стрельбой, а затем толпа кидалась на еврейские дома и магазины.
Первая телеграмма о погроме пришла на другой день после опубликования царского манифеста; каждый час телеграф приносил новые известия с мест событий. Нежин: «Всю ночь и день продолжается разгром еврейского имущества. Много раненых. Есть убитые…» Ростов-на-Дону: «Картина разрушения не поддается описанию… Много убитых‚ раненых‚ особенно евреев…» Саратов: «Сердце обливается кровью и руки цепенеют от ужаса… Число убитых и
Поводом к погрому в Киеве послужили слухи‚ будто евреи подожгли монастырь, вырезали монахов, взорвали пороховые погреба возле города. В правительственном расследовании отметили «близкое к попустительству бездействие» войск и полиции. Полицмейстер Киева «спокойно и сочувственно смотрел на происходившее» и отвечал поклонами на приветствия погромщиков. Генерал-лейтенант Бессонов‚ ответственный за охрану Подола‚ населенного евреями‚ «стоял во главе громил и мирно беседовал с ними: «Громить можно‚ – говорил он‚ – но грабить не следует»…» Со слов свидетелей, Бессонов заявил: «если бы он захотел‚ погром закончился бы в полчаса‚ но евреи приняли слишком большое участие в революционном движении и потому должны поплатиться».
Разбой продолжался три дня‚ с утра до позднего вечера; к ночи погромщики расходились по домам‚ а наутро с новыми силами принимались за дело. Громили дома бедняков на окраине Киева, громили богатые еврейские магазины в центре города; подвергли разгрому особняки барона Гинцбурга, братьев Бродских и других; в еврейском училище разрушили всё, вплоть до мраморных лестниц и железных перил. Киевский еврей свидетельствовал: «Погромщики врывались в дома, вытаскивали оттуда не только имущество, но и избитых, окровавленных людей, от которых требовали прочесть молитву или показать царский портрет. В квартирах оставались трупы убитых… Наш дом был осажден толпой, но… живший в одной из квартир священник поклялся на кресте, что «жидов и бунтовщиков против царя в этом доме нет»…»
Солдаты были уверены‚ что погром разрешен властями‚ говорили с убеждением: «Мыслимо ли это без дозволения начальства?» Епископ Платон умолял толпу пощадить евреев‚ становился перед ней на колени‚ но ему с угрозой кричали: «И ты за жидов?!» Еврейская молодежь пыталась защищаться, и стреляла в погромщиков из окон домов, но в ответ солдаты давали залп по тем домам, а толпа громила квартиры. В дни погрома профессора Политехнического института послали в Петербург телеграмму: «Город залит кровью‚ войска неистовствуют… Именем общественного спасения просим вас о немедленном изъятии власти из рук военного начальства, всякий час промедления грозит величайшим кровопролитием».
Погром в Одессе продолжался четыре дня. В правительственном отчете отметили: «По силе и проявлению жестокости этот погром превзошел все ему предшествовавшие… Полицейские чины, считая евреев виновниками всяких политических смут, вполне сочувствовали совершавшемуся погрому еврейского населения, не считали даже нужным скрывать это». Полицейские «руководили действиями толпы»; переодетые полицейские стреляли в воздух и указывали затем на окна еврейских домов‚ из которых будто бы вели стрельбу; солдаты обстреливали эти дома‚ а толпа их громила. Отряды студенческой и еврейской самообороны пытались защищать еврейские кварталы‚ но против них применили винтовки и артиллерию; жители еврейских кварталов, вооружившись топорами с оглоблями, сумели отстоять несколько улиц.