Еврейское счастье военлета Фрейдсона
Шрифт:
— Не один раз.
— И кого так возят?
— Таких как вы — героев. Народ с фронта, в чем только не приезжает. Так, что Верховным Советом на подобающее случаю обмундирование деньги давно выделены.
К Смирнову заскочил один, без сопровождающего гэбешника. Потребовал хоть какой-никакой документ, а то у меня ничего с собой. Не дай, Карл Маркс, что случится…
Смирнов усмехнулся и озадачил замполитрука, который не только принес мне мое удостоверение, еще полковое на старшего лейтенанта, но и оформленное по всем правилам увольнительное удостоверение
— Почему на трое суток? — удивился я.
Комиссар в ответ съязвил.
— Не дай, Карл Маркс, что-нибудь случится. Но харчиться, в госпиталь заезжай вовремя. Согласно распорядку дня.
И засмеялись на пару с замполитрука.
Сержант ГБ терпеливо меня ждал в коридоре. Только шапку теплую снял со светлой головы.
В гардеробе санитар, забрав у меня тулуп, выдал взамен черный полушубок. Не дублёный, а крытый дешёвым грубым материалом — чертовой кожей. Но чистый не затасканный. Ушанку оставил мне ту, что на мне на прогулке была. А бурки у меня свои.
И поехал я в шикарном темно-синем ''Бьюике'', как есть: в пижаме с орденами.
Сопровождающий меня сержант провел по мраморной лестнице на последний этаж бывшего Гостиного двора, того что практически на Красной площади стоит рядом с храмом Василия Блаженного, и сдал с рук на руки женщине в переднике и цветастых нарукавниках. Сам сказал, что обождет меня в машине у подъезда.
Ателье меня не впечатлило. Обстановка казенная, простенькая. Ничего лишнего.
Зато люди приветливые, улыбчивые и ко всему привыкшие. На мой госпитальный прикид никакого внимания не обратили. Будто так и надо.
Молодых сотрудниц не было. Все мастерицы были в возрасте. Отнеслись ко мне по-матерински. Захлопотали. Напоили чаем с довоенным чуть засахаренным малиновым вареньем и велели ждать какого-то Абрам Семёныча.
Качая головами, робко касались пальчиками фрейдсоновских наград. Я догадался, что раз ателье генеральское то молодые люди здесь гости не частые.
Абрам Семёныч оказался главным закройщиком. Невысокий пузатенький седой старик лет шестидесяти с торчащей во все стороны курчавой шевелюрой. С толстыми линзами в золотой оправе на мясистом носу. Бритый. Чем-то он смахивал на артиста Михоэлса в фильме ''Цирк''. Точнее на отца этого Михоэлса. Одет был хорошо. В отглаженные серые в тонкую полоску фланелевые брюки. Чёрный креповый жилет на белую рубашку с крахмальным воротом. Галстуков он видно не признавал. Воротник был застегнут на золотую запонку. Такие же запонки на жестких двойных манжетах. На ногах мягкие черные туфли из шевро. Видно: любит себя человек. Вот и ходит на работу во всём довоенном великолепии.
Закройщик снял с шеи мягкий портновский метр из клеёнки и без лишних разговоров стал меня обмерять, диктуя эти показания белобрысой ассистентке бальзаковского возраста с модным коротким ''перманентом''. Та записывала в маленький блокнот.
— Нут-с, что желает молодой человек от нашей скромной швальни? — спросил он,
Черные его зрачки гротескно искажались в толстых линзах очков.
— Ничего особенного, — скромно отвечаю. — Что положено… В чем положено быть на награждении в Кремле.
Сопровождающий меня сержант ГБ просветил меня по дороге, что денег с меня за обычный набор полушерстяной формы не возьмут. За все уже уплачено Верховным советом. Как бы мне в подарок.
— Род войск? — Абрам Семёныч утвердил свой портновский метр снова себе на шею.
— ВВС. Командный состав. Капитан, — кратко отвечаю.
— Дополнительными средствами обладаете?
— Смотря на что, — усмехаюсь.
— Кант на петлицах вам делать стандартный из тонкого галуна или шитый золотой канителью? Соответственно нарукавные шевроны и знак авиатора на рукав.
— Давайте шитые. Я доплачу.
Ну, что там того золота… на две петлицы и шеврон.
— Материал на галифе обычный или чистошерстяная диагональ?
— Конечно диагональ, — подтверждаю. — И гимнастерка габардиновая.
Если уж попал в пещеру Алладина, то надо выбирать наиболее прочные и долговечные материалы.
— Будет небольшая доплата.
— Согласен, — подтверждаю.
На все согласен, даже не зная, насколько доплата будет ''небольшой''.
— Та-а-а-кс… Сапоги. — Внимательно смотрит на меня Семёныч через свои ужасные линзы.
— Вот про сапоги я хотел поговорить отдельно, — подмигиваю. — Мне сказали, что вы здесь индивидуально шьёте зимние сапоги с чулками из лисьего меха. Это так?
— Аид? — тихо спрашивает меня с подозрением.
— Аид, — так же тихо соглашаюсь. — Деньги есть.
Измерив мою ногу, Абрам Семёныч сказал.
— Новые мы вам пошить к сроку не успеем. Ни хромовые, ни юфтевые. Но…
И увидев мое разочарованное лицо, поспешил добавить, понизив при этом голос до интимного шепота.
— Но перед самой войной заказал нам такие сапоги один генерал из штаба Белорусского округа. Хромовые сапоги. Расплатиться не успел — началась война. А в июле его расстреляли вместе с генералом армии Павловым. Вроде как ваш размер. Если вам подойдут, то не побрезгуете?
— Чему там брезговать? Они же не ношеные. Или таки да? — поднял я бровь.
— Что вы… — оправдывается. — Муха не сидела. Даже в тапочках. Так с лета в полотняном чехле на стеллаже и лежат. Разве, что нафталином провоняли. Но без этого никак нельзя было — мех все же.
Сапоги подошли как родные. На носок. А без лисьего чулка можно их носить и на портянку. Вкладные чулки действительно оказались из бело-рыжего короткого лисьего меха. Роскошь необычайная. А уж удобство… Мне их с ноги снимать не хотелось.
— Не пытайтесь собирать сапог в гармошку, — предупредил закройщик. — В задний шов сапога специально вшита пластина из китового уса. Так что они всегда будут стоять трубой и не сомнутся. Знаете анекдот: у лейтенанта сапоги гармошкой, зато детородный член трубой, а у генерала сапоги трубой, зато член гармошкой.