Европа, тюрки, Великая Степь
Шрифт:
Да умели ли они вообще отличать врага от друга? Черное от белого? Этот вопрос далеко не лишний в истории кипчаков… Особенно когда речь заходит об их отношениях с Москвой. Всё как в тумане! Как с повязкой на глазах. Лишь через призму веков видно, как та по примеру Запада искусно разлагала Степь, ее последние островки — и ей это сходило с рук. Степняки ничего не замечали.
Возможно, сказывалось, что московскую политику все-таки вели переселенцы из Великой Степи, ставшие новыми русскими. Возможно, причина в другом… Но в 1570 году Иван Грозный подбил Сарык-Азмана (атамана небольшого донского юрта) на то, чтобы тот грабил польские и ногайские караваны. И атаман за деньги начал грабить.
Москва прикармливала донских кипчаков щедрыми подачками, точно как в свое время поступали римляне и греки с воинами Аттилы (с тюрками-федератами). История повторилась вновь. Все было до обидного просто и дешево, но политика велась с очень дальним прицелом: и вновь кипчаки были нужны в качестве «пушечного мяса».
Иван Грозный, покорив Казань и Астрахань, пошел на Кавказ: у Москвы тогда зародились серьезные планы на мировое господство, и повод для этого был подходящий. Военные успехи кружили ей голову и это, конечно, заметили в Европе. Рим обеспокоила неуправляемость Ивана Грозного, готового к самостоятельным действиям.
Тревога усилилась, когда русские войска повернули на Кавказ, который тогда назывался Прикаспийской (!) провинцией римской католической Церкви. Стало очевидным: цели Москвы в кавказских походах выходили за границы Великой Степи.
С 1560 по 1600 год русские предприняли десять походов. Но все десять раз они так и не дошли до гор, получая раз за разом поражение от кавказских кипчаков, которые жили в предгорьях и степях Кавказа, по Тереку. Тогда уязвленная Москва сделала гениальный ход в своей внешней политике. Чтобы сломить малого врага, каковым виделись кавказские кипчаки, она за деньги уговорила в Казакстане Орду Больших ногаев перейти из Азии в Европу, где климат мягче и земли лучше, помня древнее правило дипломатии: «Враг моего врага — мой друг». Позже, уже при Петре, в 1708 году, по совету графа П. М. Апраксина в Европу из Монголии русские также привели калмыков.
Донские и кавказские кипчаки быстро почувствовали пришельцев: в Степи начались кровопролитные войны на выживание. Дон и Терек оказались отделенными друг от друга, пришельцы клином прорезали их земли от Волги до самого Крыма… Воевали тогда все, разумеется, кроме Московского князя, который занял позицию «третьего радующегося», выжидая, пока противники ослабеют.
Доверчивые ногайские и калмыцкие правители даже не поняли, как впали в полную зависимость от Москвы. При выборе себе хана ногайцы испрашивали дозволения у русского царя. А при выборе хана Иштерека из Москвы пришла астраханскому воеводе такая инструкция: «И вперед на ногайскую орду князем по их закону сажать в Астрахани перед государевыми бояры и воеводы, а не у них в юртах, и чтобы их учинить в государеве воле и в холопстве на веки (выделено мною. — М. А.)».
Руками ногайцев и калмыков Москва воевала и с Доном, и с Тереком, и с Крымом, разделяя кипчаков на части, дробя степной народ. Действительно, «враг моего врага — мой друг». Но… воевала она, оставаясь союзником (!) и Дона, и Кавказа. Ее двуличную политику «разделяй и властвуй» заметили разве что в Крыму.
Неудивительно, почему в начале XVII века на Верхнем Дону началось строительство русских крепостей, якобы для обороны от крымцев. И выгоду от этих городков донским кипчакам посулили очевидную — первое время у кипчаков скупали излишки урожая. Им это было очень кстати. С 1613 года строилась дальняя оборонительная система: Сокольск, Добрый, Белоколодск и другие русские городки появились в Степи. А рынки в Москве
Каждой своей акцией Москва притягивала к себе Степь, заманивала ее в лоно своих интересов, погружала в трясину своей политики. В январе 1646 года началось ее первое «тихое» вторжение на Дон. Вроде бы с миром шли сюда, отпустив 3205 вольных людей, чтобы те поселились среди кипчаков, но около новых русских городков. Однако не прижились русские на Дону — сразу же началось их бегство с Дона. На следующий год прислали новых 2367 русских на подселение, но те убежали еще быстрее. [77]
77
Эта статистика приведена в книге В. Г. Дружинина «Попытки Московского правительства увеличить число казаков на Дону в середине XVII века». Там на цифрах показано, что не на Дон бегали русские люди, а с Дона.
В 1653 году владелец Романова городища (и не он один) жаловался атаману, что драгуны из Сокольска чинят насилие: «Разбивают и крадут, по дорогам бьют и грабят, ездят, собравшись заговором, свозят с покосов сено, насильственно захватывают землю». Кипчаки поставили на место зарвавшихся гостей. Да не надолго. На следующий год все повторилось.
Городки эти интересны и другим: там впервые начали приглашать тюрков на службу в русскую армию — сперва в обоз, а потом и в строй. Всё новые и новые кипчаки отходили от своего народа, становясь служивыми российскими людьми. В 1671 году им разрешили даже принять присягу на службу русскому царю и получать щедрое царское жалованье. Хотя они оставались подданными своей страны… По степному адату принять присягу можно только раз в жизни и оставаться верным ей до конца. И это учли в Москве, создавая «пятую колонну» в Великой Степи!
А еще служивые получали вместе с царским жалованьем и имя — казак, что уже означало не степное сословие, как прежде, а «участник казачьего войска». Прежде слово обычно писали через «о» — «козак».
Дальше все шло как по писаному… Петр I в Азовских походах окончательно завоевал донских кипчаков их же руками и ввел в 1723 году на Дону наказное атаманство. Это означало, что атаман не избирался, как было всегда, а назначался Москвой. Всё. Конец вольницы казачьей — откушали степняки дармовые пряники, остался им один кнут… Назначался атаманом только русский, он теперь командовал казаками.
Первое, что учинили наказные атаманы, — обязали казаков учить русский язык, без его знания не брали в войско. А не служивый казак что за казак? Он лишался льгот и привилегий, которые давала служба. Вот почему казаки начали цепляться за службу.
В XVIII–XIX веках на Дону было как бы два Дона — мужчины обязаны были говорить на русском языке (языке службы!), а женщины по-прежнему гуторили на родном тюркском языке. Любопытно, что свой родной язык казаки до сих пор не забыли на Дону, на Урале; он называется у них «домашним», но прячут его теперь как что-то неприличное.
9 сентября 1769 года последовал приказ о замене национальной одежды казаков на русское обмундирование. Чтобы и внешне они не напоминали предков. Как шкуру сдирали с них… История сохранила сведения, как иные казаки падали голыми, валялись битые по земле, замерзали на снегу, но русское обмундирование на себя не надевали.
18 августа 1801 года новым приказом донских казаков обязали носить только русское обмундирование и дома, и на службе. Позже такая же участь постигла и все другие казачьи войска.