Европе не нужен евро
Шрифт:
Финансовая политика по Маастрихтским критериям
Значительная роль, которую всегда играли так называемые Маастрихтские критерии в договоре о валютном союзе, как и во всей публичной дискуссии вокруг общей валюты, показывает, что как широкая общественность, так и большинство экспертов с самого начала видели в государственных финансах самый большой риск для единой валюты. И это подтвердилось начавшимся после этого развитием.
В 1998 году я писал по этому поводу:
«Содержащиеся в Маастрихтском договоре санкции против стран-участниц (статья 004, абз. II) с превышением дефицита… слабы не только в содержательном плане, но
Перед принятием решения о валютном союзе растущее давление со стороны Германии привело наконец к тому, что в 1995 году в дополнение к Маастрихтскому договору был согласован механизм санкций, который предусматривал автоматические санкции, в случае если предел дефицита был выше 3 %. Это был так называемый стабилизационный пакт. Исключения были возможны только в случае тяжелых рецессий.
Бывший президент Бундесбанка Гельмут Шлезингер, который в 1992-м также участвовал в переговорах по Маастрихтскому договору, в то время критически смотрел на такие санкции и даже не скрывал своего сдержанного отношения к количественному фиксированию Маастрихтских критериев. В 1996 году он писал:
«При всяком принятии во внимание финансово-политической платежеспособности нельзя не замечать, что оба фискальных критерия в своей количественной форме – предельных 3 % и 60 % ВВП – не имеют убедительного обоснования, что они в действительности не слишком равны между собой». Он сослался на пример Бельгии, которая, несмотря на долю задолженности в общих расходах государственного бюджета намного выше 60 %, относилась тогда к самым стабильным в плане цен странам ЕС, и критиковал то, что доля задолженности в общих расходах государственного бюджета в 60 % только сравнительно позже и без солидного обоснования была предложена для обсуждения по договору. Он сожалел, что изменение договора уже невозможно, и заявил тогда:
«Было бы уместным толкование текста в смысле экономической логики. Не должно создаваться впечатления, что политика Маастрихта построена так, что невозможно выдержать эти критерии»28.
Оба его преемника – Ганс Титмайер в качестве президента и Отмар Иссинг как главный экономист Бундесбанка – напротив, фанатично выступали за автоматические санкции29. Шлезингер был прав: оба критерия было трудно обосновать, и было не очень разумно автоматически применять санкции в случае их невыполнения. Но Титмайер и Иссинг также были правы: без автоматических санкций в политике вовсе ничего бы не происходило.
В результате произошло то, чего не хотел ни один из троих: пакт стабильности по настоянию Германии был впервые смягчен уже в 2003 году и в последующие годы стал вообще беззубым. Он снова стал играть практическую роль только после начала финансового кризиса в Греции.
Но за это время возникли все риски, из-за которых и были заключены Маастрихтский договор, а позже и пакт стабильности.
Независимость ЕЦБ
Предоставленная
Поэтому вплоть до девяностых годов и недавнего прошлого казалось совершенно оправданным проявлять лишь незначительную озабоченность о фактической независимости ЕЦБ. В Германии постоянно можно было наблюдать, что члены Центрального совета управляющих Бундесбанком, не важно, каково было их региональное или политическое происхождение, с принятием должности считали себя обязанными выполнять только установленные законом цели и задачи. Казалось, что нормативная сила должности и учреждения полностью отменила прежние связи, убеждения и лояльность.
Правда, в девяностые годы, накануне учреждения Европейского валютного союза, казалось, что еще не было уверенности в том, удастся ли членам Совета управляющих ЕЦБ также без проблем отменить влияние унаследованных лояльностей, социализаций и менталитетов. Но не было заметно никаких причин, почему здесь должно было быть по-другому, чем в Бундесбанке. Но фактически оказалось, что Совет управляющих ЕЦБ работал по-другому, чем Совет управляющих Бундесбанком.
Исключение денежного государственного финансирования
Во все времена причиной инфляции и обесценения валюты было то, что государство пользовалось кредитами Центрального банка (обычно с помощью печатного станка, во времена металлических денег за счет порчи монет), чтобы получить дополнительные доходы.
Правда, не каждый кредит Центрального банка государству обязательно вызывал инфляцию. Если общие типовые условия соответствуют, то он может быть полезным средством денежной политики и даже в определенных границах государственного финансирования. Так как переходы между «вредным» и «невредным» очень расплывчаты и так как метод весьма удобен, то речь идет об очень опасном средстве государственного финансирования.
Двойной опыт Германии с большой инфляцией в ХХ столетии, финансировавшейся Центральным банком, привел к тому, что в законе о Бундесбанке государственное финансирование со стороны Центрального банка было полностью запрещено, за исключением краткосрочных кредитов. Казалось, что включение этого запрета в Маастрихтский договор лишило оснований всех высказывавшихся в девяностые годы опасений, что ЕЦБ может быть привлечен к государственному финансированию.
Я также в девяностые годы отклонял такие опасения как абсурдные. Однако я тогда оставил без внимания проблему, которую, вероятно, и другие не замечали во всей ее остроте: к сущности «Sovereign Debt» («суверенного долга») относится то обстоятельство, что обладатель суверенной государственной власти в случае настоятельной необходимости получает кредит от собственного Центрального банка в собственной валюте. Во всяком случае, это повсеместно распространенное понимание «суверенного долга» среди большинства политиков и специалистов. В этом смысле «долг – debt» государств еврозоны не является больше «суверенным», потому что национальное государство, которое прибегает к государственному долгу, в «серьезном случае» не имеет доступа к кредиту Центрального банка.