Европейцы
Шрифт:
Феликс заранее уговорился со своими новыми друзьями, когда он привезет сестру; они решили, что самое подходящее для этого время – четыре часа пополудни. У большого, блещущего чистотой дома, к которому подкатила коляска, был, по мнению Феликса, очень приветливый вид; высокие стройные вязы отбрасывали перед ним удлиненные тени. Баронесса вышла из коляски. Американские родственники дожидались ее, стоя на крыльце. Феликс помахал им шляпой, и длинный худой джентльмен с высоким лбом и чисто выбритым лицом двинулся по направлению к воротам. Шарлотта Уэнтуорт шла рядом с ним. Гертруда несколько медленнее следовала позади. Обе молодые женщины были в шуршащих шелковых платьях. Феликс подвел свою сестру к воротам.
–
Но он тут же понял, что совет его излишен. Евгения и без того уже приготовилась быть любезной – так, как это умела одна Евгения. Феликс испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие, когда мог беспрепятственно любоваться своей сестрой; удовольствие это выпадало ему довольно часто, но не утратило оттого прелести новизны. Если Евгения хотела понравиться, она казалась ему, как и всем прочим людям, самой обворожительной женщиной на свете. Он забывал тогда, что она бывала и другой, что временами становилась жестокой, капризной, что порой даже пугала его. Сейчас, когда, готовясь войти в сад, сестра оперлась на его руку, он понял, что она хочет, что она решила понравиться, и на душе у него стало легко. Не понравиться Евгения не могла.
Высокий джентльмен подошел к ней с видом чопорным и строгим, но строгость эта не содержала в себе и тени неодобрения. Каждое движение мистера Уэнтуорта, напротив, говорило о том, что он сознает, как велика возложенная на него ответственность, как торжественно нынешнее событие, как трудно оказать подобающее уважение даме столь знатной и вместе столь несчастной. Феликс еще накануне заметил эту свойственную мистеру Уэнтуорту бледность, а сейчас ему чудилось что-то чуть ли не мертвенное в бледном, с благородными чертами лице дяди. Но молодой человек был наделен таким даром сочувствия и понимания, что он тут же понял: эти, казалось бы, зловещие признаки не должны внушать опасений. Крылатое воображение Феликса разгадало на лету душевный механизм мистера Уэнтуорта, открыло ему, что почтенный джентльмен в высшей степени совестлив и что совесть его в особо важных случаях дает о себе знать подобными проявлениями физической слабости.
Баронесса, держа за руку дядю, стояла, обратив к нему свое некрасивое лицо и свою прекрасную улыбку.
– Правильно я сделала, что приехала? – спросила она.
– Очень, очень правильно, – сказал с глубокой торжественностью мистер Уэнтуорт.
Он заранее составил в уме небольшую приветственную речь, но сейчас она вся вылетела у него из головы. Он был почти что напуган. На него никогда еще не смотрела так – с такой неотступной, такой ослепительной улыбкой ни одна женщина; и это смущало и тяготило его, тем более что женщина эта, которая так ему улыбалась и которая мгновенно заставила его ощутить, что обладает и другими беспримерными достоинствами, была его собственная племянница, родное дитя дочери его отца. Мысль о том, что племянница его баронесса, что она состоит в морганатическом браке с принцем, уже дала ему более чем достаточную пищу для размышлений. Хорошо ли это? Правильно ли? Приемлемо ли? Он и всегда плохо спал, а прошлой ночью почти не сомкнул глаз, задавая себе эти вопросы. В ушах у него все звучало странное слово «морганатический»; почему-то оно напоминало ему о некоей миссис Морган, которую он знавал когда-то и которая была особой наглой и неприятной. У него было такое чувство, что пока баронесса так на него смотрит и улыбается, его долг тоже смотреть ей прямо в глаза своими точно выверенными, намеренно невыразительными органами зрения. На сей раз ему не удалось выполнить свой долг до конца. Он перевел взгляд на дочерей.
– Мы очень рады вас видеть, – сказал он. – Позвольте мне представить вам моих дочерей: мисс Шарлотта Уэнтуорт, мисс Гертруда Уэнтуорт.
Баронесса подумала, что никогда еще не встречала людей менее экспансивных. Но тут Шарлотта
– Кузины мои очень хорошенькие, – сказала баронесса. – У вас очень красивые дочери, сэр.
Шарлотта залилась краской, – никогда еще прямо при ней не говорили о ее внешности так громко и с таким жаром. Гертруда отвела глаза – но не в сторону Феликса; она была страшно довольна. Довольна не тем, что услышала комплимент: она считала себя дурнушкой и в него не поверила. Гертруда вряд ли могла бы объяснить, что именно доставило ей удовольствие – скорей всего что-то в самой манере баронессы разговаривать, – и удовольствие это ничуть не стало меньше, а даже, как ни странно, возросло, оттого что она баронессе не поверила.
Мистер Уэнтуорт помолчал, потом промолвил с чопорной учтивостью:
– Не угодно ли вам пожаловать в дом?
– Но здесь ведь не все ваше семейство, – сказала баронесса, – у вас как будто еще есть дети?
– У меня есть еще сын, – ответил мистер Уэнтуорт.
– Почему же он не вышел меня встретить? – воскликнула баронесса. – Боюсь, он совсем не похож на своих очаровательных сестер.
– Не знаю, я выясню, в чем дело.
– Он робеет в присутствии дам, – сказала тихо Шарлотта.
– Он очень красивый, – сказала, стараясь говорить громко, Гертруда.
– Вот мы пойдем сейчас и отыщем его, выманим из его cachette. [31] – И баронесса взяла под руку мистера Уэнтуорта, который твердо помнил, что руки ей не предлагал, и по дороге к дому все время размышлял над тем, должен ли он был это сделать и пристало ли ей брать его под руку, если никто ей этого не предлагал. – Мне хотелось бы получше узнать вас, – сказала, прерывая его размышления, баронесса, – и чтобы вы меня узнали.
[31] укрытия (фр.)
– Желание вполне законное, – ответил мистер Уэнтуорт. – Мы ведь близкие родственники.
– О да! – сказала Евгения. – Приходит в жизни минута, когда всей душой начинаешь ценить родственные узы… родственные привязанности. Думаю, вам это понятно.
Мистер Уэнтуорт слышал накануне от Феликса, что Евгения необыкновенно умна и блистательна. Поэтому он невольно все время чего-то ожидал. До сих пор, как ему казалось, она проявляла ум, а вот теперь, видно, начиналась блистательность.
– Да, родственные привязанности сильны, – пробормотал он.
– У некоторых, – заявила баронесса, – далеко не у всех.
Шарлотта, которая шла рядом, снова взяла ее руку; она все время улыбалась баронессе.
– А вы, cousine, – продолжала баронесса, – откуда у вас этот восхитительный румянец? Настоящие розы и лилеи! – Розы на лице у бедняжки Шарлотты мгновенно возобладали над лилеями, и, ускорив шаг, она поднялась на крыльцо. – Это страна восхитительных румянцев, – продолжала баронесса, обращаясь теперь к мистеру Уэнтуорту. – Насколько я могу судить, они здесь необыкновенно нежны. Румянцами своими славятся Англия… Голландия, но там они быстро грубеют. В них слишком много красного.