Европейские мины и контрмины

Самаров Грегор

Принц опустил глаза, глубокий вздох вырвался из его груди и, как бы невзначай, он указал на картинку, лежавшую у него на коленях.

– Говорю вам, – сказал он через несколько минут, когда выражение упрямства и раздражения исчезло с его лица, сменившись глубокой печалью. – Говорю вам, что здесь я никогда не смогу выздороветь! – Представьте себе, доктор, – продолжал он. – Я лежал здесь и рассматривал изображения старинных костюмов и при этом вспоминал все, что выучил из французской истории. На каждой новой картинке я видел новую кровь и бедствие, новые потоки крови, новые ужасы, которые приносили своим обитателям Лувр и соединенный с ним теперь Тюильри.

Меня охватила печаль, и я заснул на этой картинке, изображающей бедного короля Людовика.

Широко раскрытые глаза принца, горящие лихорадочным блеском, устремились к потолку.

– Потом мне приснился бедный малютка дофин 1 , печально протянувший ко мне руку, – продолжал принц, понижая голос до шепота. – Потом я видел римского короля 2 , который медленно спускался в одинокую могилу, приветствовал меня рукой и так печально смотревший на меня, что у меня заныло вот тут… – Мальчик положил руку на сердце. – Потом яркое пламя охватило все стены этого здания, двор превратился в море крови, и в это море рухнули развалины сгоревшего здания. – От страха и ужаса я хотел бежать, но меня алые волны кровавого моря и хотели поглотить… Я проснулся, но и теперь еще вижу пред собой страшную картину! Милый доктор, выпустите меня поскорее из этого страшного Тюильри, я не могу здесь спать, не боясь снова увидеть этот кошмарный сон!

1

Имеется в виду Людовик Карл (1785—1795), дофин Франции, провозглашенный после казни его отца королем Франции под именем Людовика XVII.

2

Имеется в виду Наполеон II (1811—1832), сын Наполеона Бонапарта, которому при рождении был пожалован титул «король Римский».

Принц с мольбой сложил руки и жалобно посмотрел на доктора.

Конно тоскливо и с участием стал всматриваться в расстроенные черты мальчика.

– Принц, – сказал генерал Фроссар спокойным, твердым тоном, – вам не следует волноваться и думать о снах; в истории каждой страны есть много прискорбного, много кровавых и страшных минут, лучше думайте о том великом и величественном, которым так обильна минувшая и настоящая история прекрасной Франции.

– Для принца было бы лучше оставить на некоторое время всякое занятие историей, – сказал Конно генералу, – необходимо дать отдых нервам.

Генерал медленно снял книгу с колен мальчика.

– Теперь мы оставим эти картинки, – сказал он ласково, – займемся немного геометрией и решим несколько задач.

Он вынул из портфеля доску с фигурами треугольников и положил ее перед принцем.

Последний весело посмотрел на своего воспитателя и сказал:

– О да! Хорошо… мне так весело, когда я решу задачу. Я буду прилежен.

– И обещаю вам, принц, – сказал Конно с улыбкой, – что при первой возможности вы отправитесь в Сен-Клу… Я немедленно доложу императору и попрошу его дать повеление.

– Ваш сын поедет со мной? – спросил принц. – Мне будет там скучно без моего милого товарища.

– Конечно, он поедет, если позволит император, – отвечал Конно. – И если вы оба будете послушны и прилежны, – промолвил он ласково и с улыбкой.

– Обещаю! – вскричал принц. – Впрочем, – прибавил он, бросая на своего воспитателя полуумоляющий, полулукавый взгляд, – об этом

позаботится генерал.

– До свидания! – сказал доктор с ласковым взглядом и, протянув руку, еще раз провел по волосам сына своего царственного друга.

Потом дружески пожал генералу руку и вышел из комнаты принца.

С пасмурным лицом и тяжкими думами в голове, медленно прошел он по галерее, примыкавшей к кабинету Наполеона III.

В императорской приемной он застал дежурного адъютанта, генерала Фаве – небольшого, живого человека, с проседью на голове и быстрыми глазами, и маркиза де Мутье, который по выходе в отставку вследствие немецкой катастрофы Друэн де Люиса был назначен министром иностранных дел.

Маркиз только что приехал; он положил свой портфель на стол и разговаривал с генералом. Оба были в черных сюртуках согласно обычаю французского двора.

Де Мутье, принадлежавшему к числу тех древнефранцузских дворян, которые примирились с императорством Наполеона, было тогда лет за пятьдесят. Некоторая дородность лишала изящества его невысокую, стройную прежде фигуру, важное, бледное лицо, обрамленное короткими волосами и небольшими черными усами, носило печать хилости, но в то же время дышало юношеским пылом.

Доктор Конно с почтительной вежливостью поклонился маркизу и дружески протянул руку генералу Фаве.

– Господин министр, – сказал он, – прошу вас уступить мне первую очередь – я не долго задержу вас, мне нужно только сообщить его величеству о здоровье его высочества.

Маркиз выразил свое согласие безукоризненным поклоном.

– Как здоровье принца? – спросил он. – Его здоровье – вопрос не только медицинский, но и политический, и потому я вдвойне интересуюсь им.

– Принц на пути к полнейшему выздоровлению: боль в бедре уменьшилась, и мальчик, как я надеюсь, вскоре совсем поправится, – отвечал доктор уверенно, хотя не исчезнувшая с лица озабоченность не вполне гармонировала с содержанием его ответа и тоном, которым тот был произнесен.

– Бесконечно рад этому, – сказал министр. – Вам известно, что многие европейские кабинеты и многие партии во Франции с беспокойством следят за болезнью наследника престола.

– Это последствия скарлатины, сильно потрясшей всю нервную систему мальчика, – отвечал доктор спокойно. – Опасных симптомов нет никаких, и враги императора и Франции зря питают надежды.

Отворилась дверь императорского кабинета, на пороге показался Наполеон III и заглянул в приемную.

На глубокий поклон министра и лейб-медика он ответил легким кивком и ласковой улыбкой.

Со времени катастрофы минувшего года император заметно постарел и обессилел. Зима ослабила его здоровье ревматическими болями, который потрясли его и без того впечатлительную и легко раздражаемую нервную систему. Следы этих неопасных, но мучительных страданий отразились в его лице и в осанке: ссутулившаяся фигура, склоненная набок голова и приветливая улыбка, обращенная к министру и доктору, производили какое-то печальное и тягостное впечатление..

Конно подошел к императору.

– Я от его высочества, – сказал он. – Маркиз де Мутье согласился подождать немного, – прибавил он, кланяясь министру иностранных дел.

Император с улыбкой кивнул головой маркизу и сказал:

– На одну минуту, мой дорогой министр.

Потом он возвратился в свой кабинет. Конно последовал за ним.

Когда затворилась дверь, приветливое выражение исчезло с лица императора. Он сел в кресло, находившееся перед его письменным столом, и оперся на подлокотники.