Эвтаназия? Эвтелия! Счастливая жизнь — благая смерть
Шрифт:
Коль скоро мы так серьезно относимся к своему здоровью, то почему не требуем от будущих законодателей четкой и однозначной позиции в вопросе, который касается каждого из нас, а именно: признания за человеком права на определение своей судьбы вплоть до самой смерти? Элементарного права на благую кончину и гарантий осуществления этого права. Склонны ли общественные деятели принять законы и создать необходимые институты, которые гарантировали бы нам благую кончину подобно тому, как существующие лечебные учреждения стараются сделать все от них зависящее в интересах нашего здоровья?
Теперь, столетия спустя после эпохи Просвещения, в период бурного развития техники и открытий в самых разных сферах бытия, каковы шансы
Кто и как мог бы способствовать принятию закона об эвтелии-эвтаназии?
Кто мог бы способствовать созданию закона об эвтаназии, который удовлетворял бы нас всех? Ответ очень простой: мы сами. Никто не избежит встречи со Смертью, а посему не может уклониться от обсуждения этой проблемы, сославшись на свою некомпетентность в медицине и юриспруденции. Ведь поджидающей нас Смерти не скажешь: «Прошу прощения, сударыня, но сейчас умереть не могу, поскольку не знаю, как это делается!»
При обсуждении надежного, хорошо продуманного закона об эвтаназии опыт непрофессионала, которому довелось пережить мучительный конец родственника, друга, может оказаться важнее суждений профессиональных философов, теологов, социологов или психологов. В подобном диспуте никакая теоретическая подготовка не сравнится с личным опытом, эмоциональным осмыслением пережитого и должным отношением к эвтелии.
Цель моей книги заключается в том, чтобы помочь читателю задуматься о конце жизненного пути, о неизбежной смерти, о страхе перед нею и ее приятии. О перспективе продления предсмертных мук или возможности избежать оных. Мне хотелось бы убедить читателей высказать свои суждения и пожелания и оказаться более подготовленными к неизбежному обмену мнениями — на публичных форумах либо в рамках частных дискуссий. И разумеется, хотелось бы доказать законодателям, что бессмысленно прикидываться глухонемыми в столь важном вопросе и делать вид, будто бы они не отдают себе отчета в абсурдности нынешнего положения.
Однако гораздо важнее, чем вынудить депутатов к действию, воспрепятствовать составлению ущербных, допускающих неоднозначное толкование законов, подобных тем, что приняты в ряде западных стран: вместо того, чтобы обеспечить людям возможность легкой смерти, законы эти путем легализации эвтаназии открыли простор дурной практике, которая до сих пор осуществлялась в обход закона. Мы должны извлечь урок из этих отрицательных примеров, только так мы сумеем значительно расширить круг своих возможностей и помимо законного признания необходимости эвтаназии, выступить зачинателями нового дела в мировом масштабе, создав законы об эвтелии, учитывающие природу человека — двуединство души и тела.
Как явствует из всего сказанного, эвтелия, обеспечивающая достойное завершение жизненного пути, выходит далеко за рамки акта помощи при переходе роковой черты, отделяющей жизнь от смерти. Эвтаназия же — широко распространенное понятие, позволяющее убедиться, насколько серьезным считает общество данный круг тем. В Венгрии он широко обсуждается и ему придается важное значение: по данным общественного опроса в декабре 2000 года 64 процента опрошенных высказались за легализацию эвтаназии, и лишь 31 процент — против. Однако никакой конкретной реакции законодателей не последовало.
Поскольку неясно, в какой форме был задан вопрос, нельзя судить, насколько полученные данные отражают мнение населения. Ведь если, к примеру, вопросы об эвтаназии задавались в связи с тяжелым материальным состоянием здравоохранения, кое-кто мог бы подумать: легализацией эвтаназии хотят сократить продолжительность жизни исключительно из соображений экономии средств.
Наверняка среди опрошенных были и врачи, возражавшие против эвтаназии лишь потому, что предположили: осуществлять этот акт придется именно им. Интернет-портал Orvos Net 8 ноября 2002 года выдвинул совершенно справедливое предположение: «Все ли аспекты этой весьма сложной проблемы были учтены опрашиваемыми?» Как раз поэтому я и рассматриваю подробно и всесторонне все аспекты, связанные с приготовлениями к смерти, смягчением
После десятилетней проволочки Конституционный суд Венгрии не так давно вынес «мудрое» решение, провозгласив, что медицинский закон, допускающий в определенных случаях отказ от лечения, отвечает осуществлению закрепленного Конституцией права человека на самоопределение. Вряд ли найдется судья, способный сделать из этого вывод, что пациент, страдающий костным раком в последней стадии (и не получающий лечения, от которого мог бы отказаться), обладает таким же правом на легкую смерть, как больной-сердечник, испытывающий не столь страшные мучения и имеющий возможность отказаться от медикаментозного лечения.
Таким образом, больной-сердечник может сократить свои предсмертные муки, отказавшись от лекарств, хотя и сознает, что за наступление ожидаемого быстрого конца его ждет страдание иного рода — панический страх. Конечно, если кто-то не сжалится над страдальцем и не прибегнет к испытанному способу. Скажем, к передозировке «болеутоляющего» наркотика, то есть к активной эвтаназии, замаскированной под пассивную; ведь не существует такого наркотика, который можно было бы ввести в организм больного пассивно.
Вообще нет смысла в разграничении эвтаназии на пассивную и активную: наше конституционное право на самоопределение либо признается судьями, либо нет. Если признается, то незачем говорить об активном или пассивном осуществлении этого права (как, к примеру, нелепо было бы говорить о пассивной и активной свободе слова).
Кстати, очень редко удается провести четкую границу между так называемой «активной» и «пассивной» эвтаназией. Известно, например, что в исцелении больного очень большую роль играет воля к жизни. На это обстоятельство часто ссылаются врачи, хотя оно и труднодоказуемо с научной точки зрения: ведь желание жить не поддается точному измерению. Но если признать роль этого фактора, то следует согласиться и с обратным утверждением, а именно: не– желание жить снижает шансы на выздоровление и сохранение жизни. Как расценивать помощь в уходе из жизни такому больному — как пассивную либо активную? Если воля к жизни в человеке иссякла настолько, что он не считает нужным встать с постели и принять лекарство, — это пассивный уход? А если лекарство под рукой и принять его не составило бы труда, но человек не делает этого, то смертельный исход выбран активно? Если лень подняться, чтобы дать лежащему без движения больному лекарство, это значит пассивно позволить ему умереть? Ну а если, встав среди ночи, у постели больного решить, что не стоит больше пичкать его лекарствами… означает ли это активно способствовать его смерти?
Какой из этих путей более приемлем с точки зрения нравственности? Ответ зависит не от самого поступка, а прежде всего от его мотивации. Допустим, подходишь к постели больного и видишь, что тот наконец-то забылся сном, а значит, боль ненадолго его отпустила, и не решаешься разбудить страдальца, — это морально приемлемо, хотя и сознаешь при этом, что каждый пропущенный прием лекарства сокращает пациенту жизнь.
А теперь представим себе, что сиделка застала больного не погруженным в блаженное забытье; умирающий, задыхаясь, молит дать лекарство, а она в надежде поскорее избавиться от капризного больного отказывает в просьбе. Или так же поступает родственник больного, например, в предвкушении наследства. При таком положении вещей и речи быть не может ни об активной, ни о пассивной эвтаназии. Перед нами типичное убийство, а с точки зрения больного — жестокая, злая смерть, «какотаназия». Мучительные последние часы, унизительная беспомощность, горькое разочарование в человеке, который прежде казался надежной опорой, самоотверженным помощником. Разумеется, и Конституционный суд под приемлемым способом пассивной эвтаназии понимает не такого рода произвольный или корыстный отказ в медицинской помощи.