Эй, прячьтесь !
Шрифт:
– Трус!
– обругал голубя Разбойник.
– Ну, чего топчешься... Шагай дальше!..
– Что они там делают? Я ничего не вижу!
– жаловалась Расяле.
– Эй, Джим, еще не нанюхался? Отодвинь свой нос!
– Януте знала, как разговаривать с братом. Джим сразу повиновался, только проворчал:
– Вот растяпа!
– Давайте отойдем, - сказал Микас.
– Может, лисята нас боятся.
– Ничего не выйдет, - объяснил Гедрюс.
– Лисица сперва свернет птице шею, потом ее зароет да еще, может, и ощиплет -
– Что же будем делать, ребята?
– пригорюнился Разбойник.
– Свернем шею, а Дженни с Расяле пускай ощиплют!
– сказал Джим.
– Тебя бы ощипать!
– возмутилась Расяле.
– Пошли домой, Гедрюс. Я-то щипать не буду.
– Ну и отваливайте! Обойдемся без вас, - разозлился Микас, мгновенно забыв про дружбу.
– Сделаем лук и постреляем. Проголодаются лисята, и сами ощиплют, - поддержал его Джим, не обращая больше внимания на Расяле и Гедрюса.
Они решили подержать голубя в клетке до утра - авось ночью, лисята станут смелее...
– Пойдем, Гедрюс, - повторила Расяле.
– Поймали зверюшек и мучают. Да еще задаются.
– Попробуйте и вы поймать!
– откликнулся Микас.
– Кишка тонка!
– бросил Джим затасканную поговорку.
Зато Януте проводила их до калитки и сказала:
– Не слушайте вы их. Приходите завтра. Мы отдельно поиграем.
Гедрюс закивал и на радостях поддел ногой старую корзину, валявшуюся у плетня. А Расяле сдержалась и не обернулась - пускай все видят, что она рассердилась не на шутку.
До самой опушки леса они молчали. Если проронит один слово, то другой вроде и не слышит.
"Вот уже кончаются каникулы, - думал Гедрюс, - а приключений нет как нет... Джиму живется вольготно - все лето лодыря гоняет, как настоящий ковбой - ни ругать, ни к работе приставить его некому. И Микасу хорошо с таким бойким языкастым братцем. Сколько всяких историй Разбойник в школе нарасскажет, сколько про своих лисят наплетет!
А когда учительница попросит описать каникулы, Гедрюсу ну просто нечего будет сказать - разве что про сома. (Гедрюс, правда, думал, это - налим, но папа убедил его, что это самый что ни на есть сом...) А в остальном - полол грядки да сгребал сено, помогал маме да помогал папе... Раза два тетушка Алдуте с детьми приезжала - вот и все.
Рассказал бы про гномов - да все равно не поверят. А Микас пожалуйте, мол, все в живой уголок, полюбуйтесь на лисят... И Гедрюс вздохнул, да так, что Расяле удивленно спросила:
– Что с тобой? Ты что вздыхаешь?
– Ничего. Просто так... Не знаешь, Расяле, где сейчас наши гномы?
– В лесу трудятся. Я тут подосиновик нашла - красный-красный, наверно, только покрасили.
– Давненько они нам не показываются...
– снова вздохнул Гедрюс.
– Может, потому, что мы нехорошие? Я такая злая стала, ну просто злюка! Даже зло берет...
– А почему?
–
– А ты бы гномов разыскала. Тебе же грустно будет дома сидеть, когда я в школу пойду.
– Может, и я уже с ними играть не буду...
– А с кем ты будешь играть?
– Не знаю... Может, заболею... Хорошо бы опять в больницу!..
Они вспомнили про доктора Альсейку, потом про дедушку поговорили, как давным-давно не разговаривали, и им стало веселей.
На тропинке, которая извивалась по берегу озера, Расяле вдруг прислушалась.
– Дятел!
– сказал Гедрюс.
– Послушай!
– шепнула Расяле.
– Гномы поют!.. Слышишь?
Стук да стук! То дятел лихо
Все стучит то там, то тут.
А дятлята и дятлиха
Червяка на завтрак ждут.
– Теперь и я слышу...
– сказал Гедрюс, хотя слышать никак не мог, потому что в голове у него ворочалась только одна мысль: "Надо бы хоть парочку гномов поймать и запереть в какой-нибудь коробке. Вот это будет добыча! хотите полюбоваться - вот вам мои очки. Не каждому буду показывать, разумеется... Джим пускай своими лисятами любуется. А вот Януте..."
– Они, наверно, подосиновики красят!
– обрадовалась Расяле. Давай завтра сюда с корзиной придем, ладно?
Но Гедрюс ничего не слышал. Даже под ноги не смотрел и больно ушиб палец. Все думал про гномов, и наконец, придумал: проще всего поймать их сачком, который привезла Януте, чтоб ловить бабочек. Завтра же он сходит к ней и попросит на денек-другой...
КАК СКОРЕЕ ВЫРАСТИ
Расяле смотрела на дымящуюся кашу со шкварками и, засунув ложку в рот, раздумывала.
– Почему ты не ешь, Расяле?
– спросила мама.
Та вздохнула и стукнула ложкой по столу:
– И я пойду в школу, вот!
– Когда? Зачем?
– не понял папа.
– В школу!.. Читать буду, писать. Гедрюс пойдет, и я с ним.
– Ты еще маленькая, Расяле. Еще годик побегай на воле, поиграй.
– А с кем? Гедрюс уходит, все уходят... И Януте вот тоже в школу пойдет. Говорила, и пор-р-фель у нее есть, и форма.
Она хотела что-то добавить, но почувствовала: еще одно слово скажет и расплачется.
– Януте же старше тебя. У нее уже и зуб выпал.
– А я зато толще!
– воскликнула Расяле и разревелась,
– Толще, но глупее, - сердито сказал папа. Он не любил слез, особенно за столом.
Расяле прикусила губу, слезла со стула и выбежала во двор. Огляделась сквозь слезы: кому бы пожаловаться. Увидела Кудлатика, который вылез из конуры, потянулся и завилял хвостом. Без слов, но всеми доступными собаке способами он ластился к Расяле и уверял ее: кто-кто, а я тебе верный друг, всегда готов утешить и развеселить.
Пока они беседовали, пришла мама и принесла Кудлатику остывшую кашу.