Эйнштейн гуляет по Луне. Наука и искусство запоминания.
Шрифт:
То, кем мы являемся и как поступаем, основывается на том, что мы помним, — и это происходит непостижимым, как определение пола цыпленка, и сложным, как установление диагноза, образом. Но если наше восприятие мира и поступки обусловлены актом вспоминания, что можно сказать об Эде и Лукасе и других интеллектуальных спортсменах, с которыми я познакомился? Как эта предположительно «легкая» техника под названием «дворец памяти» снабжает их профессиональной памятью, притом что они не являются профессионалами ни в какой области?
Даже если бы Эрикссон и его аспиранты не показали мне результаты
много записей о ходе тестирования. Я смог запомнить девять чисел (выше среднего, но ничего необычного), едва был в состоянии запомнить стихо-. творение, и я понятия не имел, в какие годы жил Конфуций (хотя знал, зачем нужен карбюратор). Когда я вернулся из Таллахасси, во входящих меня ожидало письмо от Эда:
«Приветствую моего звездного ученика! Я знаю, что ты старался не налегать на тренировки, пока ребята из Флориды не проверят твои способности. Это здорово—для науки. Но чемпионат не за горами, так что тебе пора начинать готовиться. Вот напутствие от меня: пора уже настроиться на тяжелую работу — и научиться наслаждаться ею».
ГЛАВА 4
САМЫЙ ЗАБЫВЧИВЫЙ ЧЕЛОВЕК В МИРЕ
Повстречавшись с обладателями лучшей памяти в мире, я решил, что моим следующим шагом должна стать попытка найти обладателя худшей. Разве есть более подходящий способ начать понимать природу и значение человеческой памяти, чем исследовать ее отсутствие? Я снова загрузил Google и начал поиски рекордсмена забывчивости, антипода Бена Придмора. В Journal of Neuroscience я раскопал статью о восьмидесятичетырехлетнем лаборанте по имени Е.Р., чья память удерживала лишь его самые недавние мысли [1]. Это был один из наиболее тяжелых задокументированных случаев амнезии.
Пару недель спустя после возвращения из Таллахасси я позвонил Ларри Сквайру, неврологу и исследователю памяти, работавшему в университетах Калифорнии и Сан-Диего, а также в Медицинском центре ветеранов Сан-Диего.
Сквайр изучал Е.Р. более десяти лет. Он согласился, чтобы я сопровождал его во время очередного визита в одноэтажный дом в пригороде Сан-Диего, где Е.Р. проживал с женой. Мы отправились туда вместе с координатором исследований в лаборатории Сквайра Джен Франсино, которая часто навещала Е.Р., чтобы протестировать его восприятие. И хотя Франсино была у Е.Р. в гостях больше двух сотен раз, он всякий раз встречал ее как совершенную незнакомку.
В Е.Р. шесть футов23 росту, его седые волосы разделены идеальным пробором, а уши необычно длинны. Он общителен, дружелюбен и обходителен. Много смеется. Поначалу он производит впечатление обычного доброго дедушки. Франсино, блондинка спортивного телосложения, сидит со мной и Сквайром напротив Е.Р. за обеденным столом и задает серию вопросов, которые призваны оценить общую эрудицию и интеллект Е.Р. Франсино спрашивает, на каком континенте находится Бразилия, сколько недель в
— Что стоит сделать, если вы находите на улице конверт, запечатанный, с надписанным адресом и наклеенной маркой? — спрашивает Франсино.
— Само собой, положить в почтовый ящик. Еще? — Е.Р. усмехается и бросает на меня косой взгляд, словно бы говоря: «Они что, идиотом меня считают?» Но, чувствуя, что в данной ситуации лучше быть вежливым, он вновь оборачивается к Франсино со словами: — Интересные у вас вопросы. Очень интересные, — и он понятия не имеет, что слышал их уже много раз.
— Зачем мы готовим еду?
— Потому что она сырая? — на слове «сырая» тон его голоса меняется, и удивление уступает место сомнению.
Я спрашиваю Е.Р., знает ли он имя нашего президента.
— Боюсь, оно выскочило из головы. Странно.
— А имя Билл Клинтон звучит знакомо?
— Конечно! Я знаю Клинтона. Он мой старый приятель, ученый, отличный парень. Я с ним работал одно время. — Он замечает, как расширяются мои глаза в недоверии, и осекается: «Разве что есть еще какой-то Клинтон, которого вы имеете в виду...»
— Ну, знаете, нашего предыдущего президента тоже звали Билл Клинтон.
— Он был президентом! Ух ты! — Е.Р. хлопает себя по коленке и смеется, но он ничуточки не обескуражен.
— Какого президента вы помните?
Какое-то время Е.Р. размышляет.
— Так-так. Был такой Франклин Рузвельт...
— А о Джоне Кеннеди вы слышали?
— Кеннеди? Нет, боюсь, с ним я незнаком.
Франсино вмешивается в наш разговор с очередным вопросом.
— Зачем мы учим историю?
— Само собой, чтобы знать, что происходило в прошлом.
— А зачем нам знать, что происходило в прошлом?
— Потому что это интересно.
В ноябре 1992 г. Е.Р. слег, казалось бы, с обычной простудой. Пять дней он провел в постели с температурой, безразличный ко всему миру и не представлявший, что что-то идет не так, а в это время в его голове коварный вирус, известный как простой герпес, прогрызал себе дорогу через мозг, как червяк сквозь яблоко. К тому времени, как вирус успокоился, два кусочка срединных височных долей мозга Е.Р. размером с грецкий орех пропали, забрав с собой большую часть памяти больного.
Вирус ударил по мозгу Е.Р. с пугающей точностью. Срединные височные доли — по одной слева и справа — вместе с гиппокампом и частью прилегающих к нему зон отвечают за магический процесс трансформации наших ощущений в долгосрочные воспоминания. Воспоминания на самом деле располагаются не в гиппокампе, а на морщинистом внешнем слое головного мозга, неокортексе — но область гиппокампа отвечает за их сохранение. Гиппокамп Е.Р. бьш разрушен, и без него мужчина стал как видеокамера без кассеты — видит, но не записывает.