Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная

Айзексон Уолтер

Эти слова – “действительно должны существовать в природе” – звучали странно из уст Эйнштейна. Да, для последовательных сторонников Маха или Юма (в этом контексте) слова “действительно должны существовать в природе” звучали довольно бессмысленно. В своей специальной теории относительности Эйнштейн избежал предположения о существовании таких понятий, как абсолютное время и абсолютное расстояние, поскольку казалось бессмысленным говорить, что они “действительно” существуют в природе, если их нельзя наблюдать. Но с тех пор в течение более чем четырех десятилетий, по мере того как нарастало его скептическое отношение к квантовой теории, он все больше становился научным реалистом – человеком, который считает, что существующая в природе реальность не зависит от нашей способности наблюдать или измерить ее.

Когда Эйнштейна закончил доклад, на него обрушился шквал вопросов и возражений, в том числе

от Лоренца, Планка и Пуанкаре. Лоренц взял слово и отметил, что отчасти то, что сказал Эйнштейн, “кажется на самом деле совершенно несовместимым с уравнениями Максвелла”.

Эйнштейн согласился, возможно, даже слишком легко, с тем, что “квантовая гипотеза является предварительной” и что она пока “кажется несовместимой с выводами волновой теории, проверенными экспериментально”. Отвечая на вопросы, он высказал предположение: так или иначе придется искать способы совмещения волнового и частичного подходов в понимании природы света. “В дополнение к электродинамике Максвелла, имеющей большое значение для нас, мы должны также принять еще какую-то гипотезу, например гипотезу квантов”³⁰.

Даже Эйнштейн до конца не понимал, верил ли Планк в реальность квантов. Эйнштейн написал своему другу Генриху Цангеру: “Мне в значительной степени удалось убедить Планка, что моя концепция верна, хотя он боролся против нее в течение многих лет”. Но через неделю Эйнштейн пришел к другому заключению и сообщил об этом Цангеру: “Планк упорно придерживается некоторых несомненно неправильных убеждений”.

Что касается Лоренца, Эйнштейн, как всегда, продолжал им восхищаться: “Живое произведение искусства! По моему мнению, он самый умный из присутствующих здесь теоретиков”. О Пуанкаре, который мало обращал внимания на него, он отозвался пренебрежительно: “Позиция Пуанкаре состояла просто в отрицании всего в целом, и, несмотря на всю остроту его ума, было ясно, что он не слишком разобрался в ситуации”³¹.

Конференции в целом он дал низкую оценку, считая, что вместо того, чтобы разрешать противоречия классической механики и квантовой теории, ученые большую часть времени потратили на оплакивание классической физики. “Съезд в Брюсселе напоминал плач на развалинах Иерусалима, – написал он Бессо, – ничего полезного из него не получилось”³².

Случился там и один заинтересовавший Эйнштейна эпизод: как раз в это время получил огласку роман между овдовевшей Марией Кюри и женатым Полем Ланжевеном. Мадам Кюри, всегда державшаяся с достоинством, увлеченная наукой, стала первой женщиной, получившей Нобелевскую премию по физике в 1903 году за работу по исследованию радиации, разделив ее с мужем и еще одним ученым. Три года спустя ее муж погиб под колесами конной повозки, и она почувствовала себя совершенно опустошенной. Примерно те же чувства испытывал и протеже ее покойного мужа Ланжевен, который преподавал физику в Сорбонне вместе с четой Кюри. Ланжевена в свое время заставили жениться, и жена физически издевалась над ним. Вскоре у него начался роман с Марией Кюри, они встречались в съемной парижской квартире. Жена Ланжевена наняла какого-то типа, чтобы тот проник в квартиру и выкрал их любовные письма.

В то самое время, когда полным ходом шла Сольвеевская конференция, на которой присутствовали и Мария Кюри, и Ланжевен, в парижском таблоиде стали печатать похищенные письма, готовившие публику к сенсационному бракоразводному процессу. Кроме всего прочего, в тот самый момент было объявлено, что Кюри получила Нобелевскую премию по химии за открытие радия и полония [39] . Член Шведской академии написал ей и предложил не приезжать на церемонию вручения, учитывая скандал, разразившийся из-за ее отношений с Ланжевеном, но она хладнокровно ответила: “Я полагаю, что нет никакой связи между моей научной работой и фактами личной жизни”. Она отправилась в Стокгольм и приняла эту премию³³.

39

Она получила ее, хотя до этого уже получила одну Нобелевскую премию по физике в 1903 году. Таким образом, она стала первым ученым, получившим две Нобелевские премии в разных областях. Вторым (и последним) ученым с двумя премиями стал Лайнус Полинг, получивший премию по химии в 1954 году и премию Мира в 1962 году за борьбу против испытаний ядерного оружия. – Прим. авт.

Весь скандал показался Эйнштейну дурацким. “Она простой, честный человек, – говорил он, – у нее блестящий интеллект”. Он со свойственной

ему прямотой также высказал мнение, ничем не оправданное, что она не настолько красива, чтобы разрушить чей-то брак. “Несмотря на страстность ее натуры, – писал он, – она не так привлекательна, чтобы представлять опасность для кого-либо”³⁴.

Посланное ей в том же месяце письмо с твердой поддержкой было более любезным:

“Не смейтесь надо мной из-за того, что я пишу вам, хотя мне и нечего особенно толкового сказать. Но я пришел в ярость из-за того, что обыватели сейчас осмеливаются вмешиваться в вашу жизнь, и я обязательно должен был дать волю своему чувству. Пользуясь поводом, хочу сказать вам, как я восхищаюсь вашим интеллектом, вашей энергией и вашей честностью. Считаю своей удачей личное знакомство с вами в Брюсселе. Каждый, кто не причисляет себя к этим глупцам, и теперь не менее, чем раньше [до скандала], конечно, доволен тем, что среди нас есть такие выдающиеся люди, как вы и Ланжевен, с которыми в действительности любой почтет за честь быть знакомым. Если эти ничтожества продолжат лезть в вашу жизнь, просто не читайте эту чушь, пусть этим занимаются глупцы, для которых это и было состряпано”³⁵.

Появление Эльзы

Пока Эйнштейн разъезжал по Европе, выступая с речами и греясь в лучах своей растущей известности, его жена оставалась в Праге – городе, который ненавидела, – и грустила о том, что не вошла в круг ученых, чего когда-то упорно добивалась. “Я хотела бы быть там, и послушать немного, и увидеть всех этих прекрасных людей, – писала она ему в октябре 1911 года после одного из его докладов, – мы так давно не виделись, что мне интересно, узнаешь ли ты меня”. Она подписалась: “Deine Alte D” – “твоя старая Д.”, как будто она была все еще его Долли, хотя и немного постаревшей³⁶.

Обстоятельства жизни в сочетании с врожденной предрасположенностью к депрессиям, возможно, сделали ее мрачной и даже подавленной. Когда Филипп Франк впервые встретил ее в Праге, он решил, что она похожа на шизофреничку. Эйнштейн согласился и позже сказал коллеге, что ее мрачность “несомненно, происходит от генетической предрасположенности к шизофрении, передавшейся ей по материнской линии”³⁷.

Таким образом, во время пасхальных каникул 1912 года, когда Эйнштейн отправился в Берлин один, его брак в очередной раз находился под угрозой. В Берлине он заново сблизился со своей двоюродной сестрой старше его на три года, с которой они были дружны когда-то в детстве.

Эльза Эйнштейн [40] была дочерью Рудольфа (“богатого дяди”) Эйнштейна и Фанни Кох-Эйнштейн и кузиной Эйнштейна с обеих сторон. Ее отец приходился двоюродным братом отцу Эйнштейна Герману и помогал деньгами его бизнесу. А ее мать была сестрой матери Эйнштейна, Паулины (то есть Эльза и Альберт были двоюродными братом и сестрой). После смерти Германа Паулина переехала на несколько лет к Рудольфу и Фанни Эйнштейнам и помогала им по хозяйству.

В детском возрасте Альберт и Эльза играли вдвоем в доме родителей Альберта в Мюнхене, и даже впервые в оперу их повели вместе³⁸. С тех пор Эльза побывала замужем, развелась и теперь, в возрасте тридцати шести лет, жила одна с двумя дочерьми – Марго и Ильзой – в том же доме, что и ее родители.

40

При рождении она была Эльзой Эйнштейн, во время краткого пребывания замужем за берлинским купцом – Эльзой Левенталь, а потом опять стала Эльзой Эйнштейн – еще до того, как они с Альбертом Эйнштейном поженились. Для ясности я буду везде называть ее Эльзой. – Прим. авт.

Эльза и жена Эйнштейна были совершенно не похожи. Милева Марич была закомплексованной чужестранкой и интеллектуалкой, а Эльза – полной ей противоположностью: она была красива в общепринятом смысле, выросла в той же стране и среде, любила тяжелые немецкие блюда и шоколад, из-за которых, похоже, и выглядела как пышнотелая матрона. Лицом она была похожа на двоюродного брата, и это сходство стало даже больше бросаться в глаза, когда они стали старше³⁹.

Эйнштейн искал новых увлечений и сначала затеял флирт с сестрой Эльзы. Но к концу своего пасхального визита он остановился на Эльзе, которая олицетворяла уют и заботу – как раз то, в чем он в тот момент он нуждался. По-видимому, он тогда не искал страстных романтических отношений, ему нужны были только поддержка и забота.