Эйтонский отшельник

Питерс Эллис

Наконец вошли монахи и заняли свои места, за братьями проследовали послушники и ученики. Кадфаэль с горечью подумал, что одного из мальчиков здесь не хватает. Но о Ричарде не забыли. Покуда его здесь нет, у этих мальчиков не будет душевного покоя.

После окончания службы Кадфаэль решил задержаться и следил, как вереница братьев-монахов и послушников потянулась к выходу. Разумеется, сама церковная служба была великолепна и несла утешение, однако были свои прелести и в наступившей после нее тишине, когда смолкли последние отголоски звучавшей под сводами музыки, — одиночество в такой час наполняло душу благостью, обязанной то ли никнущему голубиному свету, то ли некоему душевному просветлению, побуждая душу

подняться и навеки разлиться в одном из углублений под церковными сводами, подобно тому, как капля становится морем, попадая в надлежащий сосуд. Было самое подходящее время для проникновенной молитвы, в которой так нуждалась душа Кадфаэля. И особенно ему хотелось помолиться о Ричарде, — где он теперь, одинокий, напуганный?.. Свои мольбы Кадфаэль обратил к святой Уинифред, — валлиец, он обратился к валлийской святой, которую он глубоко чтил и считал ее почти своей близкой родственницей. Сама святая Уинифред приняла свои муки, едва выйдя из детского возраста, и она не допустит, чтобы случилась беда с каким-либо ребенком.

Когда Кадфаэль подошел к алтарю, брат Рун, которого святая Уинифред не так давно излечила от тяжкого недуга, занимался тем, что снимал нагар с благовонных свечей, стоявших у алтаря. Молодой монах был целиком поглощен своей работой, однако обернулся к подошедшему Кадфаэлю, глянул на него своими аквамариновыми глазами, которые, казалось, излучали некий внутренний свет, после чего улыбнулся и удалился. Нет, юноша не задержался, дабы закончить работу после того, как Кадфаэль совершит свою молитву, не спрятался в темном уголке, дабы подслушивать, — он ушел совсем, молча, быстрым шагом, хотя и прихрамывая, ушел, дабы освободить гулкое поднефное пространство, внимающее молитве Кадфаэля и препровождающее ее выше.

Кадфаэль встал с колен умиротворенным, не отдавая себе отчета и не задаваясь вопросом — почему. За стенами храма уже смеркалось, однако здесь, у алтаря святой Уинифред, свет лампады и благовонных свечей еще хранил островок чистого сияния посреди обволакивающих мир сумерек, и это сияние согревало, подобно теплому плащу, накинутому на плечи, когда во внешнем мире царят холода. Теперь Кадфаэль был уверен, что ему будет оказана милость и что Ричард найдется, где бы он ни был, что он получит свободу, если находится в заточении, и излечится, если болен. С чувством исполненного долга Кадфаэль покинул алтарь святой Уинифред и, обогнув общий алтарь, направился к выходу, готовый терпеливо и страстно ожидать проявлений обещанной ему милости.

Проходя через главный неф, Кадфаэль заметил Рейфа из Ковентри, который только что встал с колен, и, казалось, тоже в одиночестве вершил свою торжественную и какую-то очень сокровенную молитву. Тот узнал в Кадфаэле монаха, с которым беседовал в конюшне, и слабо, но вполне дружелюбно улыбнулся ему, — эта улыбка быстро сошла с его губ, однако во взгляде его осталась приязнь.

— Добрый вечер, брат! — поприветствовал он Кадфаэля. Оба они были примерно одного роста и теперь шаг в шаг направились вместе к южному выходу из храма. — Надеюсь, ты извинишь меня, — сказал Рейф, — за то, что я заявился в храм в сапогах и при шпорах, не отчистив их дорожной грязи. Но я приехал поздно, и у меня не было времени привести себя в надлежащий порядок.

— Это не так уж и важно, — заметил Кадфаэль. — Здесь вас всегда ждут. Ведь далеко не каждый из наших постояльцев захаживает в храм. В последние два дня меня не было в монастыре и я не видел вас. Как идут ваши дела в наших краях?

— Во всяком случае, лучше, нежели у одного из ваших гостей, — ответил Рейф, бросив короткий взгляд в сторону часовни, где лежал мертвый Дрого Босье. — Правда, я не могу сказать, что отыскал то, что мне нужно. Пока не отыскал!

— Его сын уже здесь, — заметил Кадфаэль, проследив взгляд Рейфа. — Он прибыл нынче утром.

— Я видел его, — откликнулся Рейф. — Как раз перед вечерней он вернулся из города. Судя по всему, он вернулся ни с чем. Кажется, он ищет кого-то, не так ли?

— Именно

так. Он ищет молодого человека, о котором я вам уже говорил, — сухо ответил Кадфаэль, приглядываясь к своему собеседнику, когда они проходили мимо освещенного общего алтаря.

— Да-да, помню. Как бы то ни было, он приехал с пустыми руками, и никакой бедолага не был привязан к его стремени.

Похоже, Рейфа совершенно не интересовали молодые люди, равно как и все семейство Босье. Его мысли были устремлены в какую-то другую сторону. Рейф неожиданно остановился подле стоявшей у алтаря кружки для пожертвований, сунул руку в свой поясной кошель и вынул горсть монет. Одна из них упала на пол, однако Рейф не сразу наклонился за ней, а сперва опустил несколько штук в кружку. Вышло так, что Кадфаэль наклонился первым, поднял монету с каменного пола и принялся разглядывать ее на ладони.

Если бы они не стояли подле освещенного свечами алтаря, Кадфаэль наверняка не заметил бы в монете ничего необычного. Обыкновенный серебряный пенни, самая ходовая монета. Однако этот пенни был не совсем такой, как его собратья, какие попадали в монастырскую кружку для пожертвований. Он был совсем новый, не затертый, не вполне четкой чеканки, а также на вес казался легковатым. Вокруг небольшого креста на реверсе было отчеканено имя чеканщика, — нечто вроде «Сигеберт». О таком чеканщике Кадфаэль и слыхом не слыхивал. Перевернув монету, Кадфаэль не увидел знакомых профилей ни короля Стефана, ни покойного короля Генри, — профиль был несомненно женский, в чепце и в короне. Едва ли имелась необходимость в идущей по кругу надписи — «Матильда Влад. Англ.», то есть официальное имя императрицы и ее титул. Похоже, ее монета содержала меньше серебра, чем было положено.

Кадфаэль поднял глаза и увидел, что Рейф смотрит прямо на него, на губах его играла легкая улыбка, в которой было больше иронии, нежели удивления. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза.

— Ты все понял, — вымолвил наконец Рейф. — Но это должно было открыться лишь после моего отъезда. И все же, эти деньги кое-чего стоят, даже здесь. Приходящие к вам нищие не откажутся от них лишь по той причине, что они отчеканены в Оксфорде.

— И совсем недавно, — добавил Кадфаэль.

— Да, совсем недавно.

— Мой непростительный грех заключается в моем любопытстве, — продолжил Кадфаэль, отдавая Рейфу монету. Тот принял ее и с мрачным видом опустил в кружку вслед за прочими. — Но не беспокойтесь, я не болтун. И преданность честного человека я никогда не обращу против него. Просто я сожалею о нынешних распрях и о том, что благородные люди убивают друг друга, причем обе стороны полагают, что истина находится на их стороне. Не опасайтесь меня.

— Неужели твое любопытство не распространяется далее? — удивился Рейф, и голос его стал мягче. — Ты не хочешь узнать, что делает здесь человек, вроде меня, столь далеко от места битвы? Впрочем, я уверен, ты о многом догадываешься. Наверное, ты полагаешь, что я один из тех умников, кто сообразил вовремя убраться из Оксфорда?

— Нет, — возразил ему Кадфаэль. — Такого у меня и в мыслях не было. Такое не для вас! Но вот зачем такой осторожный человек, как вы, подался на север во владения короля? Уж и не знаю…

— Как видим, не такой уж и осторожный, — возразил Рейф. — Так о чем же ты догадался?

— Есть у меня одна мысль, — мрачно и спокойно сказал Кадфаэль. — До нас дошли известия об одном человеке, который покинул Оксфорд не по своей воле, но был послан с неким поручением, когда в этом был какой-то смысл. Человека послала его госпожа, но сокровища, что он вез, у него украли. И ушел он, видимо, не очень далеко, так как неподалеку от Оксфорда нашли его запятнанную кровью лошадь, имущество всадника пропало, а сам он как сквозь землю провалился. — С каменным лицом Рейф внимательно слушал Кадфаэля, лишь едва уловимая улыбка иногда блуждала на его устах. — И я вот думаю, что человек, вроде вас, вполне мог отправиться в наши северные края на поиски убийцы Рено Буршье.