Эйзенхауэр
Шрифт:
В любом случае конец 1942 года и начало 1943-го знаменовали перелом во Второй мировой войне в пользу антигитлеровской коалиции.
Итальянская операция
Ко времени завершения кампании в Северной Африке главами союзных западных держав уже было принято решение о направлении дальнейших военных действий. На очереди стояла высадка на Сицилии. Однако оставалось под вопросом, куда союзники направятся далее. Эйзенхауэр считал, что затем надо будет нанести удар по Сардинии и Корсике, чтобы пока не решать, какая страна станет объектом дальнейших действий — Италия или Франция. Эти рекомендации направлялись начальству
Состоявшееся в мае 1943 года в Вашингтоне совещание начальников штабов союзных армий пришло к выводу, что крупные операции на севере Европейского континента могут начаться только весной 1944-го. До этого времени необходимо было принять решение о действиях после занятия Сицилии, и начальники штабов доверились Эйзенхауэру, но на всякий случай решили дать ему некие «общие» указания, которые на деле оказались достаточно конкретными. Рамки его самостоятельности были резко сужены — операцию следовало «планировать так, чтобы вывести Италию из войны и максимально сковать германские вооруженные силы».
Это решение явно было продиктовано Черчиллем, который вскоре сам прилетел в Алжир, чтобы проследить за тем, в каком направлении будет планироваться удар. По сути под давлением сэра Уинстона Эйзенхауэр отказался от намерений захватить Сардинию и Корсику и сосредоточил внимание своего штаба на подготовке действий на материковом побережье Италии. Со свойственной ему бульдожьей хваткой Черчилль изобретал всё новые аргументы в пользу своей позиции. Он пробыл в ставке Эйзенхауэра около недели и всё это время — за завтраком, обедом и ужином, да и в перерывах между ними — убеждал собеседника готовить высадку на «итальянском сапоге».
Так как Рузвельт и Маршалл в конце концов поддержали британского союзника, Дуайту пришлось на время отказаться от собственных не только отдаленных, но и ближайших планов. Его штаб разработал план высадки на наиболее благоприятных участках южного побережья Италии, быстрого продвижения к Риму, чтобы заставить Италию капитулировать и ликвидировать фашистский режим Муссолини.
Но прежде надо было овладеть Сицилией, а до нее — группой лежавших на пути к ней островов, которые, по данным разведки, были хорошо укреплены. Прежде всего это касалось Пантеллерии, наиболее крупного острова в Сицилийском проливе. С 8 мая по плану Эйзенхауэра остров подвергался постоянным атакам с воздуха, а потом его стали обстреливать с моря. Когда 11 июня на Пантеллерии началась высадка американского десанта, итальянцы не оказали сопротивления.
В тот же день их гарнизон капитулировал, а вслед за этим без боя сложили оружие итальянские части, расположенные на соседних островах Пелагского архипелага.
На 9 июля была назначена высадка на Сицилии. Эйзенхауэр накануне прилетел на Мальту, чтобы непосредственно наблюдать за ходом боевых действий и в случае необходимости вносить коррективы. На море бушевал шторм, шел проливной дождь, авиацию использовать было невозможно, так как видимость составляла десяток метров. На запрос Маршалла, будет ли проведена операция согласно плану, Эйзенхауэр ответил: «Я сам хотел бы это знать!»{252} Ветер, однако, стал стихать, и командующий отдал приказ начинать операцию.
На побережье располагались итальянские части, готовые сложить оружие. Однако две германские дивизии оказывали сопротивление, которое замедлило продвижение американцев. Фельдмаршал Кессельринг, командовавший немецкими войсками в Италии, даже выразил удивление, что противник ввел в действие недостаточные силы и продвигается медленно{253}. Эйзенхауэр нервничал, выражал недовольство, считал, что именно англичане, в частности Монтгомери,
Постепенно союзные силы овладевали положением, в частности благодаря находкам Эйзенхауэра. Так, немалую роль в продвижении войск сыграли десантные суда, использовавшиеся для перевозки войск, артиллерии, автотранспорта и другой тяжелой техники, горючего, боеприпасов и продовольствия в обход взорванных противником туннелей и мостов, а также для высадки небольших десантов в тылу неприятеля.
Операция на Сицилии заняла шесть недель. Союзные силы потеряли около двадцати тысяч человек, противник — около тридцати тысяч убитыми и свыше 134 тысяч пленными. Захвачено было значительное количество боевой техники. И всё же немецким частям удалось отойти к Мессинскому проливу и переправиться на континент. Дуайт бушевал по этому поводу, считая, что освобождение Сицилии — только часть задачи, а главная цель — полностью разгромить германскую армию на острове — не достигнута. Он жаловался Мейми: «Расхаживаю, разговариваю, курю (всё время)… Нет смысла доказывать, что у меня чувство напряжения»{254}.
Это напряжение, часто доводившее до нервного истощения, было связано не только с недостаточно высокими темпами продвижения союзных войск, но и со столкновениями с собственными подчиненными, включая друзей.
Особенно это касалось Паттона. Храбрый, презирающий опасности Паттон полагал, что такими же должны быть все его солдаты и офицеры. Между тем большинство из них оставались обыкновенными людьми — боящимися смерти, стремящимися обеспечить себе наибольшую безопасность. Из-за этого возникали всевозможные инциденты, хотя именно его войска освободили главный город Сицилии Палермо и крупный центр Мессину.
Как раз в тот день, когда армия Паттона вступила в Мессину, Эйзенхауэр получил рапорт начальника одного из прифронтовых госпиталей, в котором говорилось о недостойном поведении Паттона при посещении этого лечебного учреждения. Генерал спросил у одного солдата, чем он болеет, а услышав, что у того расстроены нервы и он не выносит звуков летящих снарядов, рассвирепел, ударил его по лицу, обозвал трусом и приказал медперсоналу выписать беднягу из госпиталя.
Письмо вызвало у Эйзенхауэра противоречивые чувства: с одной стороны, шла жестокая война и вроде бы было не до расшатанных нервов, тем более у рядовых солдат; с другой — раз уж врачи согласились принять солдата в госпиталь, значит, он действительно небоеспособен. Самоуправство Паттона Эйзенхауэр счел недопустимым. К тому же оказалось, что неделей ранее Паттон также ударил и словесно оскорбил другого солдата, страдавшего «усталостью от боев».
Дуайт вызвал Паттона, обвинил его в нарушении воинской этики и посоветовал извиниться перед подчиненными, по словам главнокомандующего, такими же американскими гражданами, как и сам Паттон, оскорбивший их не на поле боя, а в тылу. Паттон подчинился и принес извинения солдатам в присутствии докторов. Сочтя инцидент исчерпанным, Эйзенхауэр не сообщил о нем не только прессе, но даже Маршаллу.
Однако через некоторое время популярный журналист Дрю Пирсон, выступая в США по радио, рассказал о нем, обвинив Эйзенхауэра в попустительстве генералу-самодуру. Другие журналисты разыскали пострадавших солдат и передали их рассказы в преувеличенном виде. Дело дошло до Конгресса, где негодование действиями Паттона и Эйзенхауэра выразил даже командующий американскими войсками во время Первой мировой войны Джон Першинг, под началом которого когда-то служил Эйзенхауэр. В результате Дуайт был вынужден оправдываться перед начальством, а талантливый военачальник Паттон отстранен от командования и прозябал без должности 11 месяцев, тогда как армия крайне нуждалась в храбрых и самоотверженных военачальниках{255}.