Ездовой гном. Росланд Хай-Тэк
Шрифт:
У Асашки седло широкое с высокой узкой спинкой. Этот юный ублюдок всегда повторяет «все для наездника». Но даже не представляю, как он может это терпеть. Он угодливо изогнулся, смотрит снизу-вверх. А человек, позвавший перевозчика, брезгливо глядит и цедит через губу:
– Как тебя… А, не важно. Присядь. Встань. Да, ты выглядишь крепким.
– Я не подведу вас, господин. Хоть гномы сейчас и ничто, кое какие природные навыки у нас сохранились. Мы можем…
– Да, горными тропами вы ходите по-прежнему хорошо. Вашему ничтожному народцу, от которого
– Да, господин…
Асашка низко опустил голову и дернул себя за чуб в знак покорности. Человек смотрит свысока уже в силу своего роста, а этот и вовсе еще и выдвинул челюсть, наслаждается унижением некогда великой расы. И ведь даже не дворянин, не вельможа. Обычный человечишка.
– Да, поехали, гнумм, – сказал тот.
Асашка подхватил от входа свое седло, ухмыляется и сверкает глазами в мою сторону победно, словно сковал доспех, который не пробила ни одна стрела сделанная одногодками.
Я вновь вспомнил о четырех медяках и серебрушке в кармане. Но да… Монет этот молодой пришелец приносит домой куда больше.
Мне хочется снова забиться в темный угол, где сохранился гномий стол, но что толку что хочется? С такой ничтожной добычей нельзя возвращаться домой.
Двери хлопают чаще, в таверну прибывает желающих промочить горло. Дым коромыслом, по залу плавают запахи пива и жареного мяса. Время от времени посетители выскакивают на улицу, в открытую дверь врывается холодный уличный воздух с вонью нечистот, а облегчившиеся выпивохи возвращаются неспешно, завязывая пояса порток.
Я подпираю стенку у входа, чтобы напомнить подвыпившим, что вовсе не обязательно самому брести домой вопя песни, рискуя свалиться в канаву. Можно заплатить монетку и вас мигом довезет домой ездовой гном. Ездовой гном. Ветер в ушах! Тьфу!
Скрипку хоббита начали прерывать недовольные вопли. Так всегда бывает. Посетители хотят веселья, а не этих стонов о прошлом, пусть они трижды мелодичны и приятны слуху. Но пока скрипач самозабвенно играет, забыв о том, где именно он играет. И музыку в шуме наполняющейся таверны слышно все слабее и слабее.
По стенам висят светильники из выскобленных коровьих рогов. Внутри маленькая свечка, заставляет сиять весь рог ровным пламенем и не коптит. От этих светильников нет пугающих теней, которые наполняют дома от света открытого пламени. И от светильников ничего не загорится. Что-то люди все-таки умеют мастерить.
Стол рядом со входом – самое неуютное место. И похоже сидеть спиной к двери тощему человеку в засаленном камзоле очень неприятно. Он шевелит плечами, то и дело ёжится и с трудом сдерживается, чтоб не оглядываться на открывающуюся дверь. Его собеседник, огромный орк, тряхнул длинным оселедцем. Его ладонь прижала перевернутый шлем, стоящий на трёх зубцах. Обычно они грозно торчат в небо, но сейчас образуют удобную подставку. Через трещину старой зарубки, потихоньку сочится вино, на столе вытягивается лужица. Указательный палец второй руки с длинным когтем покачивается в такт словам.
– Чем
Человек вновь передернулся. Орк задает этот вопрос на все лады десятый раз. И когда человек медлит, желтые глаза урода с иссеченной рожей, начинают наливаться оранжевым.
– Чую, конечно чую!
– Гарашо! Ур-ргала! – рявкнул здоровяк, воздел кружку и кадык заходил по мощной шее как поршень… Эх, поршень,.. – механизмы тоже запрещены демонами. Запрещены…
– Когда наступает темнота, в таверну входит все больше и больше народу. Слышь-нет?
– Да слышу. Слышу.
– Гарашо! Ур-ргала! Глыть-глыть-глыть…
Орки тоже не участвовали в той великой войне. Они тогда не были единым народом да и сейчас тоже. Похоже это речной орк. Уродливый наёмник, бугрящийся мышцами. За спиной ятаган и зубчатая секира, покрашенные в черный. Оружие закалено в крови живого врага, как требует их свирепый бог Ур-р. Даже самое плохое железо пьет кровь на его алтаре и становится крепче мифрила. И поэтому орки теперь легендарные воины империи.
– Темнота зовет в таверну больше…
– Слушай, Ургала. Я тебя нанял или ты меня? Какого беса я слушаю твои бредни? – крикнул человек.
Он вцепился в край стола так что пальцы побелели. Но орк смотрел мимо него, в сторону открытого окна. В широкую щель, заполошно маша крыльями, влетел крупный мотылек и с размаха ударился мохнатым брюхом о светильник, раз и еще и еще. Орк прищурился и медленно потянул из-за плеча ятаган. Человек побледнел, цапнул рукоять меча, но орк одним молниеносным выпадом прижал мотылька кончиком шипа к столу. Тот судорожно сокращался сгибая брюшко, но поделать ничего не мог. Ничуть не обращая внимания на человека обнажившего меч наполовину, орк цапнул ночное существо кончиками когтей и швырнул в светильник. Оттуда пахнуло палёным, сквозь полупрозрачную стенку замелькало извивающееся тельце со сгорающими лапками.
– Га-га-га-га-га, – захохотал орк. – Ур-р! Какой смешной! – он звонко ударил себя кулаком в грудь, прерывая хохот. Морда перекошенная весельем, разом перекосилась иначе. Ноздри раздулись, а на безбровом лбу собрались складки.
Человек медленно задвинул меч в ножны и присел обратно.
– Ур-ргала! Ешь! Пей! Веселись! – пролаял орк, оскалившись. Когда эти твари скалятся, челюсть у них выпячивается вперед, а клыки закусывают верхнюю губу. Зрелище устрашающее. Струя вина из кувшина вновь полилась в шлем на столе.
Дверь таверны из мореного дуба. Она как ворота замка, открывается наружу, тяжело и неторопливо. Петли сопротивляются и натужно скрипят. Изделия прочные, но низкокачественные, сделаны без души. Человеческие изделия. Но вот петли взвизгнули, словно кошка, которой на хвост наступил буйвол. Обычно, потасовки вышибал и слишком резких посетителей меня не касаются. Но сейчас дохнуло чувство опасности, как в седые времена. Я одним прыжком отскочил в угол, и все равно захлестнуло понимание, что оказался не в том месте и не в то время.