Ежегодный пир Погребального братства
Шрифт:
И трамвай. Груша бергамот. И трамвай. Онт эвр ские пирожные. И трамвай.
Я пролежал в компании кошек весь день, не за жигая света, и потом всю ночь, а затем выкатил Ласточку и поехал на Ниорский вокзал; машину оставил на долговременной стоянке; помню, что в поезде спал как бревно и проснулся, когда наш скоростной TGV® уже въезжал на вокзал Монпарнас. Надеюсь, я хоть не храпел, вот было бы позорище.
И вот я снова в Париже, с рюкзаком на плече: словно из туннеля вырвался. На выходе с вокзала меня охватила такая радость, что я отправился домой пешком — приятно с полчаса прошвырнуться по городу; сквер имени Жоржа Брассенса ничуть не изменился, улица Данциг тоже, а мама и подавно.
* * *
Я
— А знаешь, в центре Ниора тоже есть ботанический сад? И называется так же? Тоже на берегу реки и даже разбит в то же самое время?
Лара посмотрела на меня так, словно у меня с головой не все в порядке. Я назначил ей встречу у прекрасного садового портика на углу улиц Кювье и Линнея и планировал дойти до Бастилии: перспектива гулять казалась не такой страшной, как вариант сидеть друг против друга на террасе кафе. Лара была холодна как лед. Я вспомнил «Доктора Живаго».
— У Ниорского ботанического сада даже есть похожий каменный портик, — продолжал я. — Только он, конечно, поменьше. А церковь в Ниоре тоже называется Нотр-Дам, представляешь? Люди даже иногда оговариваются и вместо Севра говорят Сена.
Плевать она хотела на все эти подробности. Она колебалась — обидеться насмерть или зарыдать. Ее щеки, всегда такие нежные и бледные, теперь побагровели от невыразимого гнева.
— Ты сволочь и последний мудак. Париж и Ни-ор! Еще раз сравнишь их — врежу коленом по яйцам. Она ниорская, что ли, твоя новая шлюха?
Гадости, которые она произносила, искажали и уродовали ее лицо.
Лара превратилась в жуткую горгону, — я понимал, какую боль ей причиняю. Я ничего не сказал ей про Люси и не знал, как она догадалась. Сказал первое, что пришло в голову:
— Нет у меня никакой шлюхи, не беспокойся.
— Ты просто подонок. Я все эти годы поддерживала тебя, подбадривала, мы строили планы в расчете друг на друга, а теперь ты решил бросить меня и поселиться в какой-то дыре с этой сукой.
Я не знал, что ответить, поэтому соврал:
— Кто говорит, что я решил тебя бросить?
— Храбрец, нечего сказать! Ты и правда полное говно.
Мимо плыл ботанический сад, мы шли вдоль Музея естественной истории к набережной Аустерлиц. Я думал, сколько понадобилось растений, обезьян, всяких животных, чтобы потом появились люди. Она права, я трус, я подонок.
— Ты права, я трус, подонок.
— Он еще издевается! Что за мразь. И зачем тебе надо было меня видеть? Чтобы совесть не мучила?
Я и сам не понимал, зачем приехал в Париж. В горле стоял комок. Молчание затягивалось. По щекам Лары текли злые слезы. Вокруг нас каруселью кружили какие-то няньки с сидячими колясками, время приближалось к пяти часам дня. Давид, соберись же, черт возьми, не будь тряпкой! Где твоя чуткость, где знание психологии! Мне хотелось обнять Лару, пожалеть, дать ей выплакаться, — но она бы меня сразу отбрила. Я совершенно растерялся.
— Вообще-то я думаю поселиться в деревне, — сказал я. — И стать фермером.
И тут она захохотала. Открыто, внезапно, неудержимо; она плакала и смеялась одновременно; смеялась навзрыд, на секунду умолкала, снова выкрикивала: «Фермером!» — и снова принималась хохотать. И так смеялась всю дорогу, пока мы не вышли к Сене.
— На, полюбуйся! Вот тебе и ниорский Севр!!
21 октября
Ну, наконец-то есть и хорошие новости на фронте нашего обустройства: банк «Креди Агриколь» дал официальное согласие одолжить нам деньги, если сельхозкооператив «Добрые дикари» пройдет законную регистрацию. Готовить досье на получение дотации очень помогли мне Матильда и Гари, — посмотрим, что из этого выйдет. Аграрии всех стран, соединяйтесь!
Ладно,
Идя обратно ботаническим садом, я думал о том, что, как бы там ни сложилось у меня с Люси, мне лучше жить далеко от Парижа, хотя бы и в Нижнем Пуату, который никому не нравится, кроме британцев и аборигенов.
Отменил встречу с Кальве: сказать мне ему было нечего.
Я объяснил маме, что хочу пожить в районе Болот Пуату, как-то там зацепиться, найти работу. И встретить старость на болотных берегах, как писал Дюплесси-Морне Генриху IV, ответила она с улыбкой. Ей я про фермерство сказать не решился.
Через два дня я вернулся в «Дебри науки», наполненный той бурной жаждой перемен, что окрыляет столичного жителя или жительницу, когда их заносит в провинцию. Я прибыл с новым зарядом азарта и самонадеянности. Сойдя с поезда, заехал, как помнится, на рынок, дело было в четверг, в торговый день; я с трудом припарковался на берегу Севра, напротив крытого рыночного павильона и крепостной башни. Согласен, до Сены далеко, хотя тут тоже на набережной есть два букиниста, разложивших книжные ящики возле уродливого здания библиотеки, и все равно довольно красиво — и этот средневековый замок, достойный Робин Гуда, и зеленоватая река, и большой рыночный ангар с чугунными перекрытиями, городская ратуша в стиле неоренессанс… На подступах к ней торговали местные фермеры (фрукты-овощи, козий сыр, цветы), и покупателей было прилично, несмотря на внезапно заморосивший дождь. Я укрылся в книжном магазине напротив, полистал книги по местной истории и наконец остановил свой выбор на томе «Истории Франции» Мишле, где говорилось про религиозные войны, — пригодится для работы. И с самого начала — удача: «Сердце мое было захвачено величием религиозной революции, тронуто мучениками, с которыми я шел от нежного младенчества сквозь все их героические деяния, возводил их на костер и присутствовал при казни. В сравнении с их поступками книги казались ничтожны. Каждый из этих святых был книгой, по которой человечество будет читать вечно». Жги дальше, Мишле! Чувствую, забористая будет книжка. Я добавил к покупке небольшой справочник по фауне и флоре болота, с ламинированной (!) складной картой на случай кораблекрушения и с указанием маршрутов пеших прогулок. Гениальная книга, очень мне потом пригодилась.
Книжные магазины душа края, хранители всего, что есть в нем привычного и странного, детского и мудрого, классики и новинок.
Продавщица пробила обе книги на кассе и спросила, не собрался ли я погулять по болоту: в выходные обещают солнце, весной там очень мило, — оказалась весьма любезная дама; и если книжные магазины — душа, то их продавцы — это руки и ноги нации. Пока что на ясную погоду не было и намека, лило так, что хоть дождевик покупай; полдороги к Ласточке я бежал бегом (оказалось, она немножечко протекает — дождь льется сквозь проржавевшую крышу, и в итоге под педалями образуется лужа, при ускорении и торможении она плещется и переливается взад-вперед; а вдруг это опасно? — понятия не имею) и потом поехал по кулонжской дороге в «Дебри науки», поборов в себе искушение заскочить в «Фермерские радости» и купить чего-нибудь сладенького, и, гордый своей несокрушимой волей, прибыл около часу дня в «Дебри науки», — в порыве голода открыл банку скумбрии в томате, съел банку скумбрии в томате, вспомнил про Арно, отправил эсэмэску Люси «я приехал, какие планы?» (думаю, что это вопросительное предложение «какие планы?» вместе с вопросом «ты где?» по масштабам планеты используется чаще всего, по крайней мере в СМС); ответ пришел сразу или почти сразу: «Обедаю. А ты?», на что я тут же ответил: «Сожрал банку скумбрии, хочу тебя»; в ответ пришло: «:-) у нас овощной суп, действует по-другому:-)», — словом, договорились встретиться к вечеру, я был доволен. Кошки пришли назад почти сразу, по ним я тоже скучал.