Ёжик
Шрифт:
В конце концов, я купил ей живой кактус. Маленький, светло-зеленый, с каким то нежным ворсом вместо колючек. С ласковым намеком на ее ежиковую сущность. В то же время это был цветок, а значит, правила этикета мне соблюсти удалось.
Перед «свиданием» я помылся, побрился, надел стильную белую футболку и старенькие, но чистые джинсы. Нужно было выглядеть приятно, но не пафосно.
Увидев меня в дверях с кактусом, Ежик взвизгнула от радости и, забыв про все на свете, умчалась куда-то в глубину квартиры. Устраивать нового питомца. Как оказалось,
Пока Анна бегала с горшком и его зеленым обитателем, я собственно силился понять, какой же должна быть зарплата у человека, чтоб жить в такой квартире. Ум отказывался адекватно воспринимать такие суммы.
Когда мы уже сидели на кухне, попивая чай из больших фарфоровых кружек, Ежик сказала вдруг:
— Тебе, наверное, дико все это, да? Я же видела, с какими глазами ты стоял в прихожей… Что поделаешь… так вот и живем. А как было по-другому, я уже почти и не помню. Родители любят роскошь. А мне друзей домой приводить стыдно. Они все вот так стоят, рот раскрыв. Думают, поди, что я хвастаюсь…
Я не дал ей договорить. Просто взял и поцеловал.
Ежик с минуту сидела, уставившись на меня круглыми глазищами. Ее удивление было ничуть не меньшим, чем у тех, кто впервые попадал в этот дом. Наконец она шумно вздохнула и выдала на одном дыхании:
— Пашка, давай лучше будем просто друзьями, а то как бы из этого чего не того не вышло!.. — и она стремительно опрокинула в себя остатки чая, подавилась, закашлялась и завершила фразу: — Так вот ты не стесняйся, и будь как дома, а то я расстроюсь и уйду от родителей жить в хижину в горах!
С тех пор я еще два раза пытался намекнуть ей на свои большие чувства, но быстро понял, всю тщетность усилий. И принял правила ее игры. Стал просто другом. А она поверила и, как мне казалось, очень быстро забыла, об этих робких намеках и о том, что я все-таки мужчина.
Такая она была. Странная.
Но, право, сам-то я разве нормальный?
В школе у меня почти не было друзей. Только в старших классах я сумел найти общий язык с двумя мальчишками. Оба они появились в моей жизни, когда я перешел в 9 класс. И все трое мы мало чем походили друг на друга, имея в глазах учителей лишь одну общность — хорошие по мальчишеским меркам отметки.
Кирилл вместе с мамой пришел в наш класс в конце сентября. Он был младше меня на год и ниже на полголовы. На уроках больше всего любил рисовать солдатиков. Получалось это у Кирюхи как-то слишком уж по-детски. Да и сам он казался мне слегка инфантильным. Чего никак нельзя было сказать о втором нашем товарище: Серега явно превосходил и меня и Кирилла в плане жизненного опыта. В школу он, разумеется, пришел один и всегда отличался болезненной самостоятельностью. Лишь спустя пару месяцев я узнал, что Серегина мама живет совсем в другом городе, а сам он отдан
Мы проучились вместе два года.
Два года странной ревнивой дружбы, ссор, обид и неожиданных откровений под конец. И все это время я был уверен, что у меня есть один друг и еще колючка в заднице. С Кириллом дружба казалась удовольствием: он любил пошутить, относился ко всему легко и сам был на редкость легок в общении. Вместе мы часто задирали хмурого, взрывного Сережку. Но при этом Кириллу все шуточки сходили с рук, а я получал по загривку.
Рука у Сереги была тяжелая.
Он постоянно обижался, злился и ревновал меня к Кириллу. Порой это было ужасно утомительно.
А в конце первой четверти 11-го класса Сергей уехал к матери. Я больше никогда его не встречал.
Перед отъездом он сказал мне что я — дурак. Что не умею видеть сердцем и не отличаю ложь от истины. И что настоящая дружба никогда не бывает сладкой. Расстались мы скомкано, даже почти поссорились.
Значение странных Серегиных слов открылось для меня лишь к концу учебного года. Мы замечательно продолжали дружить с Кириллом, вместе сидели за партой, часто болтали о девчонках (теперь Кир рисовал их вместо солдатиков) и я почти не жалел, о том, что у меня остался только один из двух друзей.
А потом Серегины слова встали в полный рост.
На выпускных экзаменах по геометрии мы с Кириллом сели за соседние парты, я ближе к учительскому столу, он — дальше. И надо же мне было вытянуть билет, который я почти не знал. Ну, то есть знал, конечно, не даром имел свою твердую четверку, но понимал хуже всего. Зато мне было точно известно, что Кирюха в этой теме — дока. Конечно, я подсунул ему записку с мольбой о помощи. И долго ждал ответа. Сражаясь с ужасной задачей, искренне верил, что помощь вот-вот придет.
Не дождался.
Мой лучший дружок сделал вид, что не заметил записки. Зато он успел решить все свои задания…
После этого у меня резко пропало желание общаться с ним. Даже не потому, что он отказал мне в помощи в самый критический момент. Нет, не поэтому. Меня наповал сразила Кирюхина реакция, когда он заявил мне, что не обязан решать чужие задачи…
Я получил за тот экзамен хилую четверку. Кирилл — твердый пятак. Учителя, крайне раздосадованные моим слабеньким ответом, остались очень довольны ЕГО работой.
На вручении аттестатов Кириллу досталась золотая медаль, к которой он так старательно греб все два года нашей «дружбы».
Мне — обычный синий табель.
Плевать на него.
Я наконец осознал, что это такое — незрячее сердце…
Прости меня, Сережка, я и правда был тупым чурбаном. Жаль, что ты так и не смог мне этого объяснить, когда мы могли видеть друг друга каждый день.
Тогда бы я точно не потерял твой новый адрес.
— Ань, как ты думаешь, можно найти человека, которого не видел почти 10 лет?