Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 1
Шрифт:
блестящие петрашевцы. Одетые в общий арестантский наряд, состоявший из
серой пополам с черным куртки с желтым на спине тузом, и таковой же мягкой, без козырька, фуражки летом и полушубка с наушниками и рукавицами - зимой, закованные в кандалы и громыхающие ими при каждом движении, - по
внешности они ничем не отличались от прочих арестантов. Только одно - это
ничем и никогда не стирающиеся следы воспитания и образования - выделяло их
из массы заключенников. Ф. М. Достоевский имел
дисциплиной {2}. Но сознанье безысходной, тяжкой своей доли как будто
окаменяло его. Он был неповоротлив, малоподвижен и молчалив. Его бледное, испитое, землистое лицо, испещренное темно-красными пятнами, никогда не
оживлялось улыбкой, а рот открывался только для отрывистых и коротких
ответов по делу или по службе. Шапку он нахлобучивал на лоб до самых бровей, взгляд имел угрюмый, сосредоточенный, неприятный, голову склонял наперед и
глаза опускал в землю. Каторга его не любила {3}, но признавала нравственный
его авторитет; мрачно, не без ненависти к превосходству, смотрела она на него и
молча сторонилась. Видя это, он сам сторонился ото всех, и только в весьма
редких случаях, когда ему было тяжело или невыносимо грустно, он вступал в
разговор с некоторыми из арестантов. С. Ф. Дуров, напротив, и под двуцветной
курткой с тузом на спине казался баричем. Высокого роста, статный и красивый, он держал голову высоко, его большие, черные навыкате глаза, несмотря на их
близорукость, смотрели ласково и уста как бы улыбались всякому. Шапку он
носил с заломом на затылке и имел вид весельчака даже в минуты тяжелых
невзгод. С каждым арестантом он обходился ласково, и арестанты любили его
{4}. Но он был изнурен болезнию и зачастую едва мог ходить. Его ноги тряслись
и с трудом носили хилое, расслабленное тело. Несмотря на это, он не падал
духом, старался казаться веселым и заглушал боли тела остроумными шутками и
смехом.
Но прежде чем коснемся мы отношений "морячков" к содержавшимся в
остроге петрашевцам, сделаем несколько пояснений к рассказам о некоторых
наиболее выдающихся личностях "мертвого дома". Ф. М. Достоевский говорит об
Акиме Акимыче, что он служил на Кавказе прапорщиком и был старшим
157
начальником какого-то укрепления, где он соседнего мирного князька за
сделанное этим князьком ночное на его крепость нападение и поджог ее,
зазвавши, спустя после того несколько времени, в гости, расстрелял... Это был
Белов, есаул Кавказского казачьего войска, который, по его рассказу "морячкам", временно заведовал одной из пограничных казачьих станиц, вообще по тому
времени укрепленных. На станицу эту никто
под стен ее горцы угнали выпущенный казаками на пастьбу скот. Произведя под
рукой дознание и узнав, что это сделали мирные горцы, жившие по соседству, он
зазвал семь человек из числа наиболее влиятельных среди этих горцев лиц к себе
в гости и не расстрелял, а повесил их на гласисе укрепления. Вот за это-то его
судили и сослали на каторгу, а если бы он расстрелял князька за нападение и
поджог крепостцы, то он скорее бы получил награду, а не кару в высшей мере.
Присланный за отцеубийство дворянин был подпоручик Ильин {5}, служивший в
Тобольске в линейном батальоне. По решению суда, за дурное поведение он был
приговорен к разжалованию в рядовые, а по обвинению в отцеубийстве, за
неимением достаточных доказательств, суд полагал оставить его в сильном
подозрении. Но император Николай Павлович, на утверждение которого
восходила конфирмация военного суда, изволил положить резолюцию:
"Отцеубийца не должен служить в рядах войск. В каторжные работы на двадцать
лет". Художник - доносчик и друг плац-майорского денщика Федьки - был
Аристов {6}, когда-то принадлежавший к кучке золотой молодежи. Прокутив в
молодости состояние и исподличавшись потом на добытии средств, он поступил в
сыщики. Здесь, желая сделать поскорее карьеру, оговорил до десятка неповинных
людей в противоправительственном заговоре, и когда оказалось по
расследовании, что это все ложь, понес то наказание, которое злоумышленно
готовил другим. Поляки, пользовавшиеся наибольшими симпатиями в остроге, были Мальчевский и Жуковский {7}, сосланные в каторгу за участие в польском
жонде. Первый принадлежал к числу богатых помещиков, владел несколькими
имениями и был, как говорили, "паном-маршалком". Ненависть его к русским не
знала границ, но он был весьма образованный и тактичный человек, который и в
среде нелюбимых людей имел вес и силу авторитета. Второй был профессор
упраздненного Виленского университета, фанатик польской идеи, но, как человек
и христианин, действительно заслуживал полного уважения {8}.
От караула при остроге требовали по тому времени большого внимания,
энергии и бдительности. Он должен был не только сопровождать арестантов на
работы, но и следить за ними во время их нахождения в остроге. Утренняя и
вечерняя поверка личного состава, наблюдение за чистотой и порядком в
казармах, за недопущением проноса вина, табаку, карт и других запрещенных
предметов, за тишиной и спокойствием среди заключенных, нечаянные осмотры у