Фабрика драконов

Мэйберри Джонатан

Восторга это не вызывало. Получается, из стерильной реальности чистых убийств, лишенной эмоциональных привязанностей, опять придется возвращаться в мутноватый мир политики и идеализма. И то и другое Ведер презирал. Тридцать лет назад в силу своего мастерства он оказался втянут в то пресловутое «Братство», клюнув по неопытности на идеологическую риторику и лесть. «Братству косы» надлежало стать самым смертоносным альянсом мира — еще бы, четверо величайших убийц из всех ныне живущих. Все у них проходило под фанфары показных ритуалов в духе раннего рейха: маски, клятвы на крови, присяга на верность «Конклаву»

и тем, кто за ним стоит.

«Глупость какая», — думалось ему. И как его только тогда угораздило. Хотя это давало недюжинную практику, умственную закалку и кучу денег. Да и, признаться, во многом выковало его как человека: по мере того как «Свиток» все сильнее наступал «Конклаву» на пятки и на горло, Ведер вменил себе в привычку осторожность, ставшую по жизни неотъемлемой его чертой.

Однако с той поры его было уже не затащить под знамена политиков и не охмурить никакими лозунгами. Не хватало еще возвращаться туда сейчас.

Но деньги…

Ведеру хватало объективности сознавать: деньги Вирц и Джекоби использовали сейчас точно так же, как когда-то свои идеализм и лесть. По-хитрому, с подловатостью манипуляторов.

Хуже всего то, подавленно размышлял Вебер, прихлебывая зеленый чай средь роскоши частного джета, что эта манипуляция срабатывала.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ЧУДОВИЩА

Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем.

Фридрих Ницше

Глава 92

Ангар, Балтимор, Мэриленд.

Понедельник, 30 августа, 5.01.

Остаток времени на Часах вымирания:

54 часа 59 минут.

Грейс Кортленд, обнаженная, лежала в моих объятиях, дыша так же часто и шумно, как и я. Разгоряченные тела обильной росой покрывал пот. Матрас съехал набок, и наши головы под углом свисали к полу; влажными полотенцами скатались простыни. Каким-то образом с кровати послетали все подушки. Не уцелела и поваленная лампа; в ней осталась лишь одна целая лампочка, причудливо рассеивающая по комнате свет и тени.

— О господи… — хрипловато шептала Грейс.

Я членораздельно изъясняться уже не мог.

Сейчас Грейс лежала, подперев голову локтем. С одной стороны лицо ее ярко выхватывал свет лампы без абажура; другую скрывал флер тьмы. Грейс долго смотрела на меня и молчала. Я прикрыл глаза, а спустя какое-то время почувствовал, как она невесомо, даже как-то призрачно покрывает мне поцелуями грудь, горло, губы.

— Джо, — спросила она тихонько, — ты не спишь?

— Нет.

— Жутко было?

Я знал, о чем она. После того как я допросил Картерета и отвел его в компьютерный зал, где-то опять раздалась стрельба, а стекла несколько раз задребезжали от взрывов. Пленный был снова связан по рукам и ногам, а мы втроем кинулись вызнавать, в чем дело. Между тем произошло ужасное. Уцелевший персонал «Улья», одумавшись, постепенно скопился в дальнем углу территории. Некий Ганс Брукер — охранник в чине сержанта — проводил их всем

скопом в отдельное помещение, сказав, что здесь они смогут безбоязненно переждать стрельбу, пока от Отто не прибудет «бригада спасателей». Как только люди там собрались, Брукер и еще двое охранников подкатили пулемет и хладнокровно всех расстреляли, да еще для верности кинули несколько гранат. В живых не осталось никого, так что на содействие местного персонала рассчитывать теперь не приходилось. Но на этом Брукер не остановился: пристрелив обоих охранников, он пустил себе в рот пулю, сорвавшую верхнюю половину его безумной головы.

Одно слово, сумасшествие.

Кроме того, это сбивало с толку. Охоту на единорога возглавлял определенно Брукер, это было теперь очевидно, а не Хекель, как считал Черч. Когда я об этом сообщил, шеф распорядился снять у этого горе-егеря отпечатки пальцев.

Они совпали с отпечатками Хекеля.

Как такое могло произойти, оставалось лишь ломать голову.

Вскоре после этого прибыли британцы, и мы откочевали обратно в Штаты — со всем, что нам удалось нарыть, а также с сигомом и с Картеретом. Оставшихся шестерых тигровых псов уложили снайперы с «Арк ройял». Новых Людей, собрав, транспортировали на авианосец, но для них это явилось таким шоком, что некоторые попадали в обморок, а один даже умер от разрыва сердца. В конце концов бригаде медиков пришлось дать им всем успокоительное. Экипаж судна был, пожалуй, не меньше потрясен встречей с настоящими неандертальцами.

Живых в «Улье» не осталось. В самом деле, жуть, да и только.

— Да, хлебнули мы, — произнес я нехотя.

— Столько чудовищ вокруг… Лупишь их, лупишь, а они не убывают, — Грейс, вздохнув, прижалась ко мне щекой. — Джо. А вдруг на этот раз не справимся?

— Почему? Справимся.

— А если не получится? А вдруг проиграем? — В полутьме голос ее звучал до странности беззащитно. — Вдруг провалимся?

— Если ты провалишься, я обязательно тебя подхвачу. А если я — ты позовешь кого-нибудь на помощь. Так всегда случается.

— А если мы оба?

— Тогда все равно найдется кто-нибудь, кто подставит плечо. Обязательно.

Грейс долго молчала. Бессмысленность этой беседы была ясна нам обоим. Головоломка из тех, что донимают разум по ночам, когда никаким притворством нельзя скрыть правду от самого себя. Ни с кем другим на свете Грейс Кортленд не стала бы об этом даже заговаривать. Как и я — ни с кем, кроме нее. Есть вещи настолько личные, сокровенные, что я не делюсь ими даже с Руди.

Нежно обняв, я притянул ее к себе.

— Что бы там ни было, лапочка, — сказал я, — все равно мы сладим с этим делом. То, что мы вытянули из Картерета, и с теми архивами, что мы добыли в «Улье». — Глюк говорит, теперь ему все шифры раскусить ничего не стоит. Может, уже к утру. И тогда мы с тобой наденем доспехи свои тасканые, возьмем мечи свои зазубренные, гикнем-крикнем и пойдем себе драконов сражать.

— Чудовищ, — поправила Грейс.

— Их самых, — согласился я.

Так мы и лежали — на сбившихся матрасах, чувствуя, как постепенно остужается страсть на обсыхающей коже. Осторожно потянувшись, я выдернул из розетки штепсель, и нас уютным коконом обвил бархатистый мрак. Времени прошло довольно много.