Фабрика драконов
Шрифт:
— Каким образом?
— Убийца под видом туриста пришел в музей, где он работал, и выстрелил ему в шею стеклянным дротиком. Оскар просмотрел записи камер наблюдения: дротик был выпущен из специального пневматического ружья, замаскированного под фотокамеру. Судя по всему, такой выбор неслучаен: подобным оружием его отец пользовался во времена холодной войны, когда состоял в «Свитке».
— Чем был заряжен дротик? — живо поинтересовался Кто.
— Возбудителями лихорадки Эбола.
Кто расплылся в улыбке и даже чуть не произнес что-то вроде «круто», но вовремя заметил мой взгляд, обещающий медленную мучительную смерть, и вдруг резко заинтересовался состояниемсвоих ногтей.
— Тысяча
— Никакой вспышки не было, — пояснил Черч. — И никто больше не оказался инфицирован. Врачи смогли идентифицировать симптомы достаточно быстро и поместили Юргена в изолятор. Даже Оскар мог с ним общаться только через видеокамеру. А после этого правительство запретило распространять какую-либо информацию о происшествии. Если истинная причина смерти когда-нибудь и всплывет, то будет подаваться как некое «случайное проявление». И никто, кроме Оскара, его начальства и нас, здесь присутствующих, — ну и еще киллера, — не знает, что это убийство. Оскару удалось даже просмотреть видеозаписи музейных камер.
— А вот это умно, — одобрил Глюк.
— По желанию отца Оскар изучил причины гибели различных членов «Свитка», и, когда передал мне информацию, обозначилась довольно четкая картина. — Подойдя к стенному экрану, Черч коснулся первого снимка. — Лозон Наварро из МИ-шесть, погибший в автокатастрофе. Работая в «Свитке», ликвидировал нескольких активистов «Конклава», подстроив им автомобильные аварии либо подложив под днища машин бомбы. — Он перешел к следующему снимку. — Клайв Монро, его коллега: был в «Свитке» одним из самых опытных снайперов. Застрелен из снайперской винтовки на скачках в Сандауне. Далее, Серена Галлахер из ЦРУ: сорвалась с обрыва во время турпохода. Ее основной схемой устранения были как раз «инциденты» во время выездов. И наконец, Лев Тарним, один из самых известных полевых агентов «Моссада»: вместе еще с десятком человек погиб в Тель-Авиве при взрыве, устроенном шахидом. До недавнего времени в его смерти обвинялся ХАМАС. Между тем Тарним считался в «Свитке» главным специалистом по взрывчатым веществам.
— Так получается, дело здесь не просто в том, что погибают бывшие агенты, — заметила Грейс. — А еще и в том, что каждый убирается таким же способом, каким сам в свое время ликвидировал конклавников.
— Точно, — согласился Черч.
— А Юрген Фройнд? — уточнил я.
— Он в свое время устранил ряд их активистов, используя биологические реагенты.
— Во дела! — воскликнул Глюк.
— И это не все, — добавил Черч. — Возможно, на выбор оружия для устранения Юргена повлиял еще один фактор. Существует множество смертоносных патогенов, но лихорадка Эбола была избрана неспроста. Дело в том, что Юрген Фройнд был историком и опубликовал несколько книг о войне. Наибольшую известность ему принесла работа о заговоре против Гитлера: отец Фройнда участвовал в нем вместе со Штауффенбергом и был казнен. Юргену также принадлежат две книги о лагерях смерти, в одной из которых повествуется об их истории в целом, а в другой исследуется урон, нанесенный немецкой культуре и народу деяниями нацистов. Дескать, люди в большинстве своем отождествляют всех немцев той поры с фашистами и считают, что они все так или иначе причастны к истреблению целых наций. Что, разумеется, неверно. Многие немцы были против фашизма, иные пытались с ним бороться. А сколько их из боязни высказаться открыто тронулось рассудком… Что и говорить, ведь и в Соединенных Штатах события одиннадцатого сентября вызвали у части населения подъем патриотизма и породили призывы к войне с исламом, хотя Америку, в сущности, атаковали не мусульмане, а кучка террористов. Истерия и страх способны на ужасные вещи.
— Что
— Вышло так, что последней книгой Юргена, закончить которую помешала смерть, стало историческое исследование программы и, так сказать, идеологии лагерей смерти, где под нее подводилась некая правовая основа, одновременно и принуждающая, и дающая определенным людям право уничтожать целые народы и расы. Он утверждал, что «окончательное решение» нацистов так или иначе послужило моделью для последующих проявлений геноцида по всему миру, особенно на африканском континенте. Он настаивал, что массовое уничтожение целых народов, этнических групп и культур, набравшее нешуточный размах в наши дни, никогда бы не получило такого развития, не будь оно в свое время тщательно продумано и задокументировано в рамках пресловутой кампании «окончательного решения».
— И вы полагаете, что, поскольку он так упорно ссылался на Африку, ему и был уготован африканский патоген? — спросила Грейс.
Шеф кивнул.
— Это вполне соответствует идее справедливости, избранной, вероятно, «Конклавом» для возмездия. Но это, скорее всего, было лишь одним из мотивов. А главное то, что они при том еще и всерьез намеревались взять реванш, используя прорывные технологии для завершения своей пресловутой программы евгеники.
— Dios mio! — выдохнул Руди.
— Браво! — ухмыльнулся Кто.
— Ч-черт! — вырвалось у меня.
— Евгеника? — переспросил Глюк. — Что за бяка такая?
Глава 60
«Фабрика драконов».
Воскресенье, 29 августа, 5.30.
Остаток времени на Часах вымирания:
78 часов 30 минут (время местное).
Парис налил им обоим мартини. Геката — напряженная, с горящими от гнева глазами, пристроилась на краешке стула. Поставив на столик графин, Парис рухнул на диван.
— А ведь он говорил правду. После того, что ты сделала с его дружком, готов был выложить все подчистую. Сам умолял тебя поверить.
Лицо Париса по-прежнему выражало отвращение. Против умерщвления он ничего не имел — сам мог иной раз лишить кого-нибудь жизни, причем без особых колебаний, но мучения жертвы ему удовольствия не доставляли.
— Я еще способен поверить, что это Отто, — произнесла Геката, — но чтобы папа…
Парис, воздев бровь, бросил на нее гневный взгляд поверх бокала.
— В самом деле? Не можешь поверить, что папик — наш папик! — пошел на убийство?
— Да перестань ты! — фыркнула она. — Заладил как попугай. Я сама знаю, какое он чудовище. Если сравнить гнусности, в которых мы замешаны, он нам даст сто очков вперед.
— Тогда почему ты удивляешься, что он мог пожелать смерти одного из нас?
— Потому что мы его дети, — отхлебнув мартини, ответила она. — Разъединственные.
— Н-да? Ты уверена?
— На что ты намекаешь? — Она смерила брата взглядом.
— Я про того выродка… сигома. Которого Отто назвал Восемьдесят Второй, а папик ему за это чуть башку не отвернул. Знаешь, я никогда не видел детских фотографий Сайруса, но есть подозрение, что тот сигом на него похож. Примерно те же глаза, губы, подбородок.
— Отто говорит, сигом — папиков внучатый племянник.
— Ага, но мы оба знаем, чего стоят слова Отто. Кроме того, я почти уверен: у этого отпрыска вполне может быть близнец. С год назад я видел в «Деке» еще какого-то недомерка. Он довольно быстро улизнул, но по виду был точь-в-точь как этот — хотя с чего бы ему, спрашивается, в панике исчезать, если только нет указания не соваться на глаза? Вот тебе и еще пара близнецов. А что, дело семейное.