Фабрика поломанных игрушек
Шрифт:
Девушка подняла лицо от ладоней, помотала головой и неожиданно затараторила:
– Конечно, помню, что делала, конечно, – в голосе зазвучала обида, она с отвращением передёрнула плечами, – что похищенные девушки делают в рабстве? Может, пирожными с мороженым объедаются? Неужели непонятно? Эти мерзкие физиономии, они так и стоят у меня перед глазами, грязные волосатые ручищи под юбку лезут. Фу… Каждую ночь приходят во сне, подкрадываются, окружают, болтают на своём мерзком языке, начинают лапать… А потом вроде ссора, звон посуды, крики, что-то случилось –
– Так, может, ты в Израиле и родилась? Упала с велосипеда и головой стукнулась? Там же бывших русских полно.
– Не… я помню, что в Ленинграде жила, друзья – все русские. В центре – река большая, мосты…
Щербаков горько вздохнул и покачал головой.
– Пойду начальству доложу, – подытожил он с грустью и вышел из кабинета.
Выслушав подчинённого, Червонцев недовольно засопел, тоже задумался. Было видно, что с пропажей графского титула ему стало немного спокойней, предложил:
– Может, её к врачу? Положить в наш госпиталь. Пусть доктора сначала разберутся – может, у неё крыша поехала? Подлечат и… – умолк, задумался.
– Виктор Иванович, – встрял Щербаков, – так, может, и криминала никакого нет? Поехала девушка за границу на отдых. Упала там головой, потеряла паспорт, пролежала без сознания в коме, а все ужастики про похищение ей приснились. Создадим материал и откажем в возбуждении уголовного дела, скинем в архив.
Червонцев недовольно нахмурил брови:
– Не… как-то некрасиво получается. Генерал сказал, что похитили – значит, дело возбуждать и расследовать! – Неожиданно накинулся на подчинённого: – А ты что, должность новую получил, звание на днях присвоят, а голова так и не варит? Привык бумажки развозить! Скоро уж двадцать лет, как в ментовке служишь, а всё не знаешь! Ориентировку дай, свяжись с розыскным подразделением. Где девушки пропадали? Сфотографируй её, разошли фото по районам, повози по городу, успокой – может, свой дом узнает – там родители живут. Сведения по крохам собирай – тогда что и прояснится! Давай иди, не мешай работать!
– Так генерал же не знал, что она никто! – попытался возразить Щербаков.
Червонцев выпучил глаза:
– Что значит никто? Она же наша, русская девочка – на твоём языке говорит! Может, он и не знал, – согласился начальник, – но ты-то знаешь теперь, что она в беде, а генералы своих приказов не отменяют. Даже если сообщим, что она от нас сбежала, окажемся виноваты!
Когда Вениамин уже выходил, шеф совсем успокоился и снова позвал его:
– Слушай, Веня, а может, она вообще не из Питера? Ты позадавай ей наводящие вопросы. Вот если вспомнит что про Москву – купим билет, и адью… Заявление следом пошлём, даже дело можем возбудить! Пусть в министерстве разбираются – сами привезли!
– Да я уже намекал ей…
– Ещё раз намекни, да поконкретней!
– Есть ещё раз, – озадачился Щербаков. Звание он почти получил, а с девушкой предстояла морока. Графиней здесь и не пахло. И как только вернулся, с порога спросил: – А почему ты решила, что жила в
– Нее… – покрутила Мария головой, улыбнулась. – Я Москву совсем не помню, никогда не бывала. Помню Ленинград, белые ночи, корабли на реке. Как бегали с девчонками смотреть разводные мосты. Я с подружками часто у Апраксина двора встречалась. Поэтому и фамилию взяла такую.
Провокация не удалась, и Вениамин с трудом изобразил на лице радость.
– Да, это уже зацепка! – Обречённо добавил: – Тогда сейчас поедем оформляться в гостиницу и заодно погуляем по городу. Может, чего ещё припомнишь…
– А можно я в гостинице сегодня останусь, – жалобно попросила девушка, – устала очень. А завтра начнём…
– Хорошо, – согласился Вениамин. Он тоже был рад такому предложению – надо было многое обдумать.
Глава 8. Выяснение отношений
Ту первую девочку Шувалов помнил очень хорошо. Её звали Ира, двенадцать лет, худенькая, точно тростиночка, длинные светлые волосики, продолговатое личико с узким курносым носиком и тонкими губками.
Под джинсовой курточкой – школьный передник и коричневое платьице, из-под которого тянулись щупленькие ножки в белых колготках, точно неказистые веточки берёзки. На шее – серый шарфик.
Павел ещё тогда подумал – какая светленькая, точно птичка. А душа чёрная – нельзя так оставлять. Надо срочно принимать меры – выяснять отношения. А то запустили девчонку. Нет в ней уважения к старшим и даже к нему – служителю закона, к его милицейской форме.
Девочка сразу перестала улыбаться, как только Павел задержал её перед эскалатором. Стоило схватить за руку – издевательская наглая ухмылка сошла с её лица. Голова понуро склонилась, девочка начала плаксиво сопеть, поджимая губы, – точно готовилась хныкать не произнося ни слова.
В пикете милиции Ира тоже молчала. Расспросы не подействовали, и тогда он стал делать вид, что выписывает штраф на большую сумму. Только услышав об этом, девочка вскинула голову, с ужасом посмотрев на Павла, начала говорить. Её глаза расширились, заблестели, в уголках стали копиться слёзки и выкатились на реснички. Но не упали, а так и остались дрожать росинками на нижних веках.
Он делал вид, что заполняет протокол, записывая на каком-то бланке её данные, уточнял адрес проживания, места работы родителей. В пикете они находились вдвоём – так было заведено – коллега выходил, когда кто-то приводил гражданина для досмотра или беседы. В какой-то момент девочка вся сжалась, задрожала и попросилась в туалет. Павел понял, что пора наступила. Проводил в соседнюю комнату, а когда она вернулась, смущённая, с красными пятнами на лице, вместо штрафа родителям назначил ей встречу для воспитательной беседы. Он так и сказал, на что школьница сразу согласилась, успокоилась, хотя продолжала смотреть недоверчиво.