Фабрика волшебства
Шрифт:
– Одевается наш друг в широкие бесформенные одежды, покрывающие его с плеч до пят, которые подпоясывает простой веревкой. Прическа его являет из себя прямую противоположность Рудольфовой. Если у того лысина с прядкой, у Мефодия шевелюра напоминает охапку соломы, высушенной до золотистого блеска и аккуратно уложенной вокруг макушки.
Рудольф нахмурил брови и о чем-то задумался. Ивор и Мефодий ничего не замечали, увлеченные рассказом.
– Как и все гении, Мефодий имеет свои странности. Он всюду таскает с собой большой старый башмак,
– Постойте!..
– поднял руку рыжепрядый.
– Это что получается...
Но его не слушали.
– А еще сей ученый муж, - Ивор слышал подобное выражение в легендах, которые он почерпнул из маминой карты. Использовать его по отношению к Мефу показалось юноше жуткой уморой, и он рассмеялся.
– Еще сей ученый муж придумал для себя чудной ритуал для усиления своей мудрости. Он создает из еды простейшие информаторы, записывает в них необходимые для изучения образы, а потом пожирает эти вкусняшки, получая два удовольствия одновременно - телесное и духовное!
– Так, баста! Я не понял! Ты сказал, что Мефодий полная противоположность мне!
– вскричал Рудольф.
– Да. Разве нет?
– А потом начинаешь расписывать огромнейшую мудрость Мефа!
– Ну и что?
– А то! Если я противоположность, то я выходит тупой да?! Рудольф тупой?!
Прядка на макушке превратилась в человечка и яростно запрыгала на месте. Ивору показалось, что не будь она привязана к лысине множеством корешков, спрыгнула бы и кинулась в драку.
Какое-то время ушло на успокаивание рыжепрядого. Потом вместе спасали дородного юношу. Мефодий настолько развеселился, что завалился спиной назад прямо в Скрюченный лес. Не желая удерживать такую тушу, покореженные деревья расступились, и бедняга шлепнулся плашмя на твердую землю. Но и там не прекращал хихикать.
Через каких-нибудь полчаса спокойствие было восстановлено. Мефодий был извлечен (для этого понадобилась почти вся не маленькая сила Рудольфа и вся удача его рыжей прядки) и усажен обратно на бревно, рыжепрядому юноше принесены очень серьезные, почти без фырканий и хихиканий, извинения.
– Ну что, сказочник. Настала твоя очередь!
– сказал Рудольф, потирая руки.
– Но...
– Ивор попытался возражать, но его друзья были неумолимы.
– Описывая себя, ты будешь не объективен, а это повредит сказке, - важно заявил Мефодий.
– Мы это сделаем за тебя.
– Да-да! Мы уже нахватались от тебя сказительских премудростей!
Рудольф вытаращил глаза и начал вещать жутким голосом. Именно так рыжепрядый представлял себе настоящих сказителей.
– А третий друг был ни то, ни се. В смысле ни рыба, ни мясо. Ни рак, ни креветка. Ни бублик, ни салфетка. Ни суслик, ни крот! Такая присказка. Вот!
У него получилось настолько складно, что Мефодий зааплодировал. Как все ученые люди он почти не разбирался в поэзии, любая рифма способна была привести его в восторг.
–
Рудольф произнес всю тираду с невозмутимым лицом. Зато прядка его очень наглядно изобразила, как именно "а!", "а!" и самое главное - "свалится!"
– Ивор наш - романтик, каких на свете нет!
– это уже Мефодий.
– Да, наивный во всех отношениях человек, - поддакнул Рудольф.
– А уж в хозяйственных делах - полнейший профан!
– Все бы ему бродить где-то, соловьев слушать, звезды считать!
– А уж путешествовать любит - страсть! Все окрестности фабричного города облазил.
– На всех фермах бывал! Мне ли не знать!
Рудольф незаметно потер бок. Именно туда ему попало тянучечной оглоблей в последней его разборке с фермерскими детьми.
– Одевается он слишком легко и ненадежно, - сказал Мефодий, поправляя балахон, закрывающий его от горла до огромных ботинок.
– Да и безвкусно, если быть честным!
– вставил реплику Рудольф и поправил свой пиджак из мутной тянучки с малиновыми манжетами.
– Ничего и не тощий!
– не утерпел Ивка.
– У меня уже давно выросли мускулы. Вот, глядите. И тут тоже! И тут! Пускай не такие мощные, как у Рудольфа, но настоящие! И одеваюсь я удобно. Вот штаны. Из прочной и легкой материи. Пропитаны специальным составом тянучки, не намокают, но пропускают воздух. Безрукавка! Я люблю безрукавки. И ткань, пощупайте какая мягкая ткань. Моя мама любила туники из такой ткани. Коричневая. Как тогда...
– он запнулся.
– Ага, и ботинки на толстой подошве с высокой шнуровкой, - поспешно добавил Мефодий, чтобы поскорее проскочить грустную для друга тему.
– А еще он темноволосый...
– Как мама, - уточнил Ивор.
– ... и загорает всегда до черноты. От этого его яркие синие глаза...
– Как у папы!
– ... и белозубая улыбка, как будто сияют на его смуглом лице.
– Уф!
– сказал Рудольф.
– Какое сложное дело - сочинять сказку. Столько истратили сил, а всего лишь описали героев.
– А ты думал. Сказительство - это тебе не с оглоблей по полям скакать.
Но Рудольфа не интересовали оглобли. Он спросил, дрожа от нетерпения.
– А что дальше?!
– А дальше нужно какое-то событие, которое разом изменит жизнь наших героев!
– И что это будет?
– проговорил Мефодий.
– В нашей жизни ничего не случается!
– Как это что?
– Ивор встал и подошел к самому обрыву. Далеко внизу расстилались лесные просторы. Бесконечную темно-зеленую даль разрезала жирная черная полоса Ахеронта - странной и страшной реки. А в ее изгибе лежала...
– В жизни наших героев произошло одно событие, которое разом перевернуло их судьбу и дало шанс дотянуться до самых заветных мечтаний.