Фабрика звезд по-русски
Шрифт:
Практически любой советский зритель был готов сей же момент дать руководителю любого ранга два-три совета и в области экономики, и в сфере внешней политики. Советы могли быть толковыми, здравыми, талантливыми или просто гениальными. Складывалось искреннее впечатление, что не умеют управлять, лечить, учить и играть в футбол именно те, кто этим профессионально занимается. То есть буквально несколько сотен абсолютных бездарей, коих судьба вынесла на руководящие должности в здравоохранении, образовании и футболе. Что уж говорить об управлении государством! Двести миллионов советских людей
А в послеперестроечную эпоху появилось огромное количество рекламодателей, отлично разбирающихся в рекламе.
Каких только типажей Совин не насмотрелся за свою долгую работу в различных рекламных организациях!..
Он имел счастье общаться с директором фирмы, торгующей автомобилями. Директору хотелось поставить на скоростной автостраде огромный рекламный щит. Он поставил непременное условие: на щите ни в коем случае не должен быть изображен автомобиль, но должно быть много текстовой информации. Это на скоростной-то трассе, где и полагающихся для рекламного щита три-четыре элемента не успеешь разглядеть! Видимо, директор перепутал щит и объявление в газете. Но на своем настоял. Таким образом, фирма обеднела на три тысячи долларов. И не заработала ни одного.
А какой ужас приносили рекламодатели под видом рекламных текстов! Они явно полагали, что человек, немного говорящий на русском языке и употреблявший слово «блин» не через слово, а через два, легко и непринужденно может написать и рекламный текст. Когда им пытались втолковать, что хороший текст вообще и хорошая реклама, в частности, — искусство, они по-детски удивлялись: «А чего там писать-то?»
Ах, русский язык! После таких визитов Совин дико ругался: «Хоть бы какая гадюка „продавала“! Нет — все „реализуют“. А некоторые, особо грамотные, и вовсе „предлагают к реализации“! Цены — у всех поголовно „ниже рыночных“ и „приятно вас удивят“. Предел мечтаний — прочитать в эфире прайс-лист. Долго и нудно, чтобы радиослушателям было тошно. Почему я не прихожу в фирму и не учу их торговать! Потому что я в этом ни хрена не понимаю. А они меня учат писать! Только потому, что говорят по-русски…»
Иногда Совин убеждал людей в своей правоте. Иногда нет. Тогда рекламодатель шел на другую радиостанцию и уносил туда свои денежки. Зато не страдала чистота эфира родной радиостанции. И руководство было согласно с такой постановкой дела.
Были, правда, идеальные рекламодатели. Они приносили деньги и говорили: сделайте хорошую вещь. В сроках не ограничивали, хотели качества. И они его получали. Над записью таких роликов с огромным удовольствием трудились и актеры, и звукорежиссер. Именно эти моменты приносили всем искреннее удовольствие. И клиент бывал доволен — реклама достигала своих целей…
А сегодня день был плохой. Заказчик попался упертый, настаивал на своем. После двухчасовой дискуссии со скрипом согласился попробовать то, что ему предложила рекламная служба. Оставалась надежда убедить его окончательно. Но слабая.
Совин считал, что в таком положении вещей во многом виновата литература по рекламе. Человек прочитывал какую-нибудь брошюрку
— Вы возьмёте меня к себе главным бухгалтером, если я честно прочитаю «Самоучитель бухгалтера»? — спрашивал в таких случаях Совин.
Клиент бурно возражал, но аналогия до него не доходила…
— В бухгалтерии практика нужна, а писать-то… — справедливо возражал заказчик.
— Тоже правильно, — язвил Совин, — Есть же «Словарь рифм», а Пушкина второго что-то больше нет.
— Так это Пушкин!.. — возражал клиент, имея в виду, что не надо большого ума для тридцатисекундного рекламного текста…
Короче, сказка про белого бычка…
Совин отрешился от грустных рабочих мыслей и уставился на экран телевизора. Крутой Уокер железной пяткой вершил «Правосудие по-техасски».
Вечер одиннадцатый
ЧЕТВЕРГ, 14 МАЯ
В своём рабочем кабинете Совин попеременно щелкал клавишами диктофона и компьютера. Он только начал. А работы предстояло сделать немало.
Сегодня Совин проснулся неожиданно рано. Повалялся минут пятнадцать, поудивлялся столь раннему просыпанию. И понял, что очень ждал этого дня: сегодня он должен звонить Стасу. Быстро умылся, почистил зубы, налил кофе и взялся за трубку телефона.
— Здорово, Стас. Это я.
— Ты что, озверел?! Семи еще нет. Я домой только в пять вернулся.
— Ладно, не кричи. Ты узнал про того… — Совин внезапно замолчал. В голову пришла неожиданная мысль о том, что телефон может прослушиваться.
— Эй, ты чего замолчал?
— Ничего. Так надо. Досыпай, я сейчас к тебе подъеду.
Совин положил трубку, не дав собеседнику возразить. Быстро оделся, экипировался, взял сумку и вышел из дому. К метро шел неуклюже оглядываясь, — проверял, не идет ли кто-нибудь за ним. Проверял и в метро, во время пересадок, и в немноголюдных переулках в районе старого Арбата, и в подворотне большого дома в Серебряном переулке, где жил Стас. Кажется, никто за ним не шел.
«Хвоста за собой не привёл?» — «Всё чисто, Косой!» — проговорив про себя этот уголовный диалог, Совин поднялся на третий этаж и позвонил.
— Ты точно озверел! Дай поспать! — начал ругаться всклокоченный Стас, открывая дверь. — Ты чего приперся в такую рань? Спросил бы по телефону — я бы все рассказал.
— Не могу по телефону.
— Почему? — Стас все никак не мог «въехать».
— Потому! — внезапно обозлился неизвестно на кого Совин.
— Ты что, боишься прослушивания? — Стас, похоже, «въехал». — Ты во что влез, мужик?
— Не знаю.
— Бандиты?
— Ты рожу мою видишь?
— Я её и позавчера видел да спрашивать не стал. Они?
— Какие такие «они»? А-а-а, да. Они не представились.
— Как не представились? Визитная же карточка у тебя на морде! — Стас дико заржал.
— Какой ты всё-таки!..
— Какой?
— Грубый ты. И неженственный.
— Ты женственный. С такой-то мордой! Ты в зеркало на себя смотрел?
— Ладно. Ты про парня того узнал?
— Про какого парня?
— Теперь я вижу, что ты лёг в пять. Про парня, который крутился с Толстым.