Фадрагос. Сердце времени. Тетралогия
Шрифт:
С трудом я отвел от нее взор и поднял его к небу. Теперь я не видел на нем звезды, о которых мне рассказала Асфи. Теперь оно было усыпано ее слезами.
Я обнял девушку крепче – потревожил сон. Но она, запустив руки мне под мышки, лишь обняла меня в ответ, потерлась щекой о ключицу и замерла. Я не дышал, пока ее дыхание не выровнялось.
Давно прошло время пересменки. Так Асфи это называет? Скоро Шиллиар начнет розоветь, и я уже должен был спать. Я улыбнулся, глянув на Асфи, и понял, что мне придется побыть без сна дольше. Я снова поцеловал ее в голову, ощущая от этих поцелуев неизвестный до этого мгновения
– Не пора? – вдруг очнулась Асфи.
Стала часто моргать. Ощутив движение тонких рук, я прижал свои руки к телу, не позволяя ей разомкнуть объятия.
– Не пора, – соврал я. Соврал с небывалым удовольствием. – Не пора. Спи.
И она доверилась. Сладко зевнула и, снова прижавшись ко мне, заснула.
До самого рассвета я держал Асфи на руках, наслаждаясь близостью с ней и охватившим спокойствием. Грелся ее теплом, прислушивался к тихому дыханию. Улыбался, когда раздалась песня ранней пичуги. Заря вспыхнула над лесом. Сразу с ней проснулся васоверг. Потер глаза, зевнул и поднял лицо к небу. Убедившись, что не проспал рассвет, уставился в мою сторону. Заметив Асфи в моих руках, нахмурился. Медленно перевел взор на меня и ухмыльнулся недобро. Я прижал Асфи к себе крепче и плотно сомкнул губы. Для мародера я пустое место. Человек, который никогда не сможет постоять за себя. И это правда… Что я сделаю васовергу, если он захочет отобрать Асфи? Но пока она со мной. Не с ним…
Васоверг, как и всегда, не дождавшись от меня ответа, тяжело поднялся на ноги и потянулся до хруста в спине. Потоптался на месте, потер ладонями лицо и пошел к участку, где весь закат тренировался. Уселся там в примятую траву и уставился на небо. Теперь его было трудно чем-либо потревожить.
Я снова посмотрел на Асфи в своих руках, и вопросы хлынули с новой силой, будто наконец-то прорвался поток. И этот поток с каждым вопросом нес какое-то болезненное понимание случившегося. Почему я не дождался ее? Откуда я мог знать, что кто-то будет искать меня? А если бы не было Лери, чем бы все закончилось? Неужели Асфи не настаивала бы вернуть мне память Вольного? Зачем я ей без его памяти?
«Я люблю Вольного» «Он умер»…
А я? Кто я для нее? И если бы не Лери, смирилась бы она с тем, каков я есть?
– Кейел! – раздался слабый голос.
Я встрепенулся, в руках шевельнулась Асфи.
– Кейел! – Ромиар пытался подняться на локтях, но снова заваливался на спину. Под ним хрустнули еловые лапы.
Асфи вмиг забилась в руках, словно мотылек в паутине. Выпуталась, вскочила на слабых ногах и едва не повалилась, но я успел привстать следом и подхватить ее за талию. Удержал, а через миг почувствовал, как вместе с убегающей Асфи исчезает тепло. В это же мгновение по моим ногам пробежала неприятная дрожь, их охватила судорога, свело болью. Я рухнул на землю и поморщился, растирая затекшие голени, сдавливая онемевшие стопы. Пока размял их, пока доковылял до Роми, Асфи уже щупала его лоб.
Он вертел головой и отбивался от ее рук.
– Не трогай меня, человечка! – скалил клыки.
– А если снова жар? – Сидя на коленях перед его лежанкой, она уперла руки в бока и насупилась. – Дай проверю температуру, идиот рогатый!
Ромиар оскалился сильнее и зашипел на нее. Перевернулся на
– Где она? – спросил он.
– Кто? – Асфи прищурилась в ответ.
Я подошел к ней ближе и убедился, что она злится. Но злость эта не та, которую она испытывала к той же Стрекозе, а другая. Эта ее злость не несла бед окружающим. Эта злость даже умиляла.
– Елрех, – ответил Роми очевидное, и умиление мигом исчезло.
– Из-за тебя, идиота хвостатого, в лес ушла! – приподнимаясь выше и выше над исследователем, осуждающе произнесла Асфи.
– В лес? – Ромиар опешил. – Как это в лес?
– Вот так.
– И ты отпустила?! – Он вскочил, заставляя ее шарахнуться. Но она не опрокинулась на спину, а ловко переставила ноги и вытянулась в метре от него. Гибкая, тонкая, будто готовая к нападению. И взгляд ее, колкий, будто оценивал не друга, а противника. Ромиар и не обратил на это внимания, потребовал: – Верни ее.
– Еще чего! – Асфи тряхнула лохматыми волосами и стиснула кулаки.
– Сейчас же!
– Спятил?! – Шагнула к нему, склоняя голову ниже, и с вызовом полюбопытствовала: – А потом мы снова тебя откачивать будем?
Я невольно отступил дальше. Ее взволнованность и решительность будоражили чувства крепче дурмана. У меня не получалось оторвать от нее глаз всю Луну, не получалось и теперь.
– Верни ее! – настойчиво повторил Роми.
Попытался встать, но слабость все-таки одолела. Он свалился в траву.
– Ты посмотри, что делает! – возмутилась строгая девица, указывая на него ладонью. – Кейел, помоги, уложим эту бестолочь обратно.
И я не смог ослушаться. Наконец-то вспомнил и о Ромиаре, и о его горе – дурман любования слетел с меня, но то и дело охватывал снова. Помогая исследователю встать, укардкой глядел на Асфи. Руки тянулись тронуть ее пальцы, ощутить ее тепло, мягкость кожи. Неужели я пол-Луны обнимал ее? Как поверить в то, что я могу прикасаться к ней?
– Асфи, когда она ушла? – укладываясь обратно на лежанку, допытывался Роми.
– На закате, – ответил я, поправляя свою куртку у него под шеей. И поспешил успокоить: – Я проводил ее к большому дереву неподалеку. Она говорила, что будет спать на его ветках. Она недалеко.
– Когда она вернется? – Он вцепился в рукав моей рубахи, заставил посмотреть в желтые глаза.
– Когда тебе станет лучше. – Я был не уверен в ответе, но решил, что другой может только навредить.
– А если хищники? Асфи, найди ее. – Он вцепился в ее запястье и, стиснув с силой, дернул. – Найди ее и убедись, что все хорошо. – И снова посмотрел на меня. Безумен! – Кейел!
– Я найду, – пообещал я, стараясь осторожно высвободить руку Асфи. Она морщилась и бормотала ругательства под нос, тоже стараясь вырваться, не причинив ему вреда. – Прямо сейчас и найду.
– Пусть покажется. Попроси ее, чтобы показалась. Попроси…
Как только я кивнул, он лег на спину и сложил руки на груди. Лицо его расслабилось, морщины разгладились. Лишь брови сошлись над переносицей, отражая внутреннее страдание. Взор прояснился, устремился в светлеющее небо. Глаза наполнились тоской и миролюбием.