Фагоцит разбушевался
Шрифт:
Вера сразу заметила, что я чем-то сильно озадачен, но только спросила:
– Не расскажешь?
– Завтра пойдем в институт вместе, там и расскажу.
Разумеется, и спецы Семичастного, и я сам регулярно проверяли нашу квартиру на предмет наличия прослушки и вроде пока ничего не находили, но мало ли. В спецкомнатах института вероятность утечки сведений будет уж всяко меньше. Прямо с самого утра туда и пойдем.
– Значит, предлагают лететь одному... понятно.
Вера, услышав, что мне предстоит, ненадолго
– И небось еще дублером поставят Гагарина.
– Почему ты так решила?
– Ему можно будет объяснить, что на самом деле он вместо тебя не полетит ни при каких обстоятельствах. Другим - труднее. Вить, а отказаться никак нельзя?
– Никак, сама же понимаешь.
– Да, понимаю... а давай съездим на улицу Крупской? Прямо сейчас. В самое начало, где должен стоять памятник, но его пока нет.
– Зачем?
– на всякий случай спросил я, хотя в ответе почти не сомневался.
– Ты только не смейся... но мне кажется, что там я смогу как-то понять, как пройдет твой полет. Только там, в других местах почему-то у меня ничего такого не получается.
– Не буду я смеяться. Поехали.
– Знаешь, Вить, мне кажется, что тебе будет очень трудно, но все кончится хорошо, - сказала Вера, когда мы, постояв минут пятнадцать в сквере, отправились домой.
– Ты мне веришь?
– Да, конечно.
– Ой, ну разве можно лезть целоваться, когда ведешь машину?
– А почему нет? В правилах, насколько я помню, такого запрета не прописано.
– Мало ли, небось просто не сообразили, когда писали. И раз уж тебе так неймется, то сиди спокойно и внимательно следи за дорогой, а целовать буду я. Вот только ремень перекину поудобнее, и сразу начну.
Встреча с Брежневым прошла в его московской квартире на Кутузовском.
– Ну что, Вить, все ты никак не можешь успокоиться?
– попенял мне Леня с какими аж чуть ли не с отеческими интонациями, как только мы зашли в его кабинет. Понятно, он хочет провернуть это дело так, будто я сам так на эту Луну рвался, что удержать ну никак не получилось. Чтоб, значит, его потом совесть не мучила, ежели что. Кстати, не такая уж с моей точки зрения плохая позиция. Она подразумевает, что у ее носителя есть пусть и не совсем совесть, но что-то на нее довольно похожее, которое тоже может грызть.
– Так ведь вам небось Келдыш рассказывал, что он надеется обнаружить в том кратере, - пожал плечами я.
– И американцы туда наверняка собираются, у них по программе еще три экспедиции. Так что - надо.
– Да, Витя, надо. И ты, хоть иногда и смотришься прямо-таки каким-то разгильдяем, а временами и вовсе антисоветчиком, в душе все-таки настоящий коммунист. Всегда готов, если это необходимо партии и народу, первым шагнуть в неизвестность.
– Да, я такой.
– Тьфу! Вот только с тобой начнешь говорить как с человеком, ты тут же что-нибудь отмочишь.
–
– И правильно, это есть признак... а, ладно. Лучше расскажи, как ты оцениваешь шансы этой экспедиции?
– Более или менее объективно смогу их оценить месяца через три-четыре, а пока - в общем как неплохие. То, что предлагает Челомей - это почти та же самая «Луна-20», только с дополнительными движками для увеличения грузоподъемности и внешними топливными баками. В общем, ничего принципиально нового не планируется. Самая опасная часть, как мне кажется, это посадка на Землю, а она уже отработана. Правда, пока только с образцами.
– А мне говорили, что самое опасное - это старт с Луны и переход в корабль через открытый космос.
– Ну, там-то все будет зависеть от меня, а я до сих пор себя не подводил. Зато при посадке на Землю мне достанется только роль груза.
– Ну, раз уж ты настаиваешь...
Да не настаиваю я ни хрена!!!
– разумеется, завопить это я себе позволил только мысленно.
– То Политбюро на ближайшем же заседании рассмотри вопрос о четвертой лунной экспедиции. Вот только как быть с дублером?
– Да никак, - хмыкнул я.
– Лететь могу только я, больше никто. Для любого другого такой полет будет мало отличаться от самоубийства.
– Это понятно, но подготовка без дублера наверняка привлечет ненужное внимание. Гагарин тебя устоит?
Ага, подумал я, Вера по крайней мере этот момент предсказала правильно. Будем надеяться, что и все остальное тоже пройдет в рамках ее предвидения. Вслух же сказал:
– Меня-то устроит, а его?
– А он-то настоящий коммунист, причем, в отличие от некоторых, без всяких закидонов. Сам ему скажешь или свалишь на меня?
– Лучше на вас, Леонид Ильич. Все-таки мой авторитет и ваш - они несравнимы. И можно к вам обратиться с не совсем обычной просьбой?
– Да они у тебя все не совсем обычные, так что валяй.
– Нельзя ли как-нибудь сделать, чтобы за этот полет мне не давали вторую звезду героя?
Брежнев даже ненадолго потерял дар речи, но быстро его обрел и буквально заорал:
– Да что ты себе позволяешь! Это же высшая награда Советского Союза, а он тут уже заранее кочевряжится! Чем она тебе не угодила?
– Так ведь бюст же на родине начнут ставить.
– О господи, с тобой рехнуться можно. Ты где родился?
– В госпитале военного городка под Минском. Сейчас там ничего нет, ни городка, ни даже деревни.
– Ну, значит, с установкой бюста возникнут трудности, и на их разрешение понадобится время. Вот о чем просить надо было! А то ишь, звезду героя он не хочет. Вернешься и будешь носить все три, и трудовую тоже, я за этим лично прослежу. Ты только того... вернись, а со всем остальным мы как-нибудь разберемся в рабочем порядке.