Фаина Раневская. Фуфа Великолепная, или с юмором по жизни
Шрифт:
Елизавета Моисеевна радостно встретила нас, показала свою только что отремонтированную квартиру и альбом «Французская салонная живопись XIX века».
— Какая прелесть! — сказала Ф. Г. — И это у нас считалось фривольным. Ах-ах, из-под юбки видна резинка с красным бантиком!
— Фаина Георгиевна, хотите новый анекдот? — вошел Сева, сын Абдуловых. — Англичанин плывет по Темзе. Навстречу ему другой: «Сэр, я доплыву до Вестминстера?» — «Конечно». — «Благодарю вас, а простите, куда плывете вы?» — «Я не плыву, я тону».
Все засмеялись, но громче всех Елизавета Моисеевна:
— Очаровательно,
— Очень мне нужен ее чай, — проворчала Ф. Г. на улице. — Предложила, когда я уже взялась за дверную ручку!
Она взглянула вверх, на огромный серый дом, из которого мы вышли:
— Чудище! Крепость, бастион! А двери — только решетки с зубцами, такой, что спускалась сверху, не хватает! И смотрите, сколько уже памятных досок! Вон — Немировичу. Здесь и его квартира, ставшая музеем. Непонятно, от кого они всех охраняли. Тут же жили и живут сейчас артисты. И Любочка, и Сережа Образцов. Противно! Но мне кажется, в этом есть какой-то смысл. Не в том, чтобы оградить артистов от зрителей. А в том, чтобы собрать их всех в одном месте. Представляете, как удобно наблюдать за каждым, подслушивать их разговоры, выявлять «контру». Эту громадину соорудили в середине тридцатых, а в двадцатые годы все было по-другому, вы это знаете.
Я знал, хоть и в университете на все двадцатые отводилась одна обзорная лекция, но «Серапионовы братья», «Обэриуты» с Хармсом, Тынянов с «Кюхлей» и «Смертью Вазир-Мухтара» пользовались особой, почти всеобщей популярностью. Я сказал об этом.
— Вот видите, — подхватила Ф. Г., - вы на них накидывались, хоть они и были «попутчиками», а не пролетарскими писателями! Я могу вам, как живой «обломок империи», точно сказать: никто этими «пролетарскими» в двадцатые годы не интересовался. И вот какая крамольная мысль пришла мне однажды в голову: партийные руководители вовсе не разгоняли этот Пролеткульт, РАПП и прочие уродства — они им не мешали. Им надо было взять в свои руки все эти неподвластные им группки и направления.
— Но ведь уже в начале двадцатых ввели строжайшую цензуру — она могла все контролировать, — возразил я.
— Контролировать — не руководить! Им нужно было другое — поместить каждого под неусыпное око. Вот поэтому они и загнали писателей в одно стойло, которое назвали «Союзом». А потом та же участь постигла и музыкантов, и живописцев, и артистов. «Умница, — сказала мне Анна Андреевна, когда я поделилась с нею своей догадкой. — Только умоляю тебя: никому не сообщай об этом!».
В роли Прасковьи Алексеевны из спектакля «Мракобесы»
Последнюю фразу Ф. Г. произнесла шепотом, стрельнула глазами влево-вправо и тихо попросила:
— Взгляните, нас никто не преследует?..
Мы зашли в стол заказов Елисеевского.
— Смотрите, виски «Длинный Джо»! Настоящий! Берем
У парфюмерной витрины магазина ВТО Ф. Г. остановилась:
— «Советское — значит, отличное»! Если бы вы видели магазины «Коти» или «Шанели»! Впрочем, сейчас я заставлю вас раскошелиться, если мне моих не хватит…
Она сделала широкий шаг к дверям магазина. И застыла.
— Скорее ко мне! — прошептала она, судорожно удерживая что-то в кармане пальто. — Это катастрофа! Лопнула резинка в теплых трусах. Вы представляете, какая сейчас соберется толпа, когда увидят меня стреноженной фиолетовыми панталонами! Скорее такси!
— Но стоянка за углом!
— Я не могу ступить с места! — взмолилась Ф. Г. — Уговорите подъехать сюда, иначе вам придется нести меня на руках и это приведет еще к одной катастрофе!..
После обеда я читал сценарий «Корона Российской империи», в котором режиссер Эдмонд Кеосаян предлагал Ф. Г. сыграть роль тети Сони. «В миниатюре, — написал режиссер в сопроводиповке, — это роль, аналогичная Вашей героине в «Мечте».
— Нахал, — сказала Ф. Г. — Ничего подобного! Если это и миниатюра, то такова, что ее не разглядеть под самым сильным микроскопом!.. Вообще я на вас удивляюсь: читаете лекции о кино, а в кино ходите редко.
— Пойти сейчас? — спросил я.
— Не хамите! Лучше расскажите, что там во ВГИКе вам показывают?
Я рассказал, как на последнем занятии с режиссерами удивился, что их оказалось так мало — из группы в пятнадцать человек в аудитории сидело пятеро.
— А где ж остальные? — спросил я.
— Не волнуйтесь, Глеб Анатольевич, они сейчас подойдут — опаздывают, наверное. У нас на первой паре сегодня просмотр по «Истории кино», немой период. Показывали какую-то муть — «Кабинет доктора Калигари», так никого и не было.
— Не может быть! — не поверила Ф. Г. — Но вы хоть им…
— Да, я хоть… Но сколько ни объясняй — не поможет. Это уже другое поколение, и интересует их другое и смотрят они не то, что смотрел и смотрю я.
— Вот, кстати, вы не видели картину Роома «Цветы запоздалые»? — спросила Ф. Г. — На коленях буду вас просить — посмотрите!
— Вместе с вами?
— Я уже. Оттого и прошу вас. Я чуть со стула не упала, когда Ирина Шаляпина, изображая сваху и придя в дом за товаром — «У вас товар — у меня купец!» — вдруг начинает петь! Романс. И как! И зачем?! Напомнить, что у нее знаменитая фамилия? Это непередаваемо! Как, впрочем, и вся манерность фильма тоже.
Ф. Г. взяла со столика томик Чехова:
— Я после этого кошмара кинулась к полке, нашла «Цветы», прочла их, не поленилась. Это же необработанный Антоном Павловичем рассказ — он даже в Собрание сочинений его не включил. Эта сегодняшняя тяга к полуфабрикатам, пусть они и принадлежат великим, согласитесь, ненормальна!..
Нина Станиславовна перебила разговор.
— Я на минутку! — сообщила она еще в дверях.
— Но я надеюсь, ты откушаешь с нами чаю? — спросила Ф. Г.
— Конечно, Фаиныш, — она впопыхах расчесывалась, — откушаю, но тороплюсь ужасно: мне еще в театр обернуться надо.