Факир против мафии
Шрифт:
— Что ж, — вздохнул он, — понятно. Вам осталось добавить еще одну коронную фразу: «Вопросы здесь задаю я». И тогда я окончательно съежусь в комочек и расплачусь от испуга под вашим строгим взглядом.
Отаров посмотрел на Турецкого, ожидая ответной реплики, однако реплики не последовало. Александр Борисович курил, молча разглядывая Отарова.
Тогда Отаров снова заговорил:
— Что касается нашего знакомства с Канунниковой, то оно было весьма поверхностным. Естественно, мы несколько раз встречались, чтобы обсудить процедурные вопросы. Но не более того. Видите ли, у меня есть подозрение, что Елена Сергеевна
Турецкий прищурился:
— Было за что?
Отаров задумчиво наморщил лоб:
— Да вроде бы нет. Хотя если подумать… Вы ведь знаете, Канунникова была женщиной с тяжелым характером. Ей всегда что-нибудь не нравилось. Это не потому, что она была плохим человеком. Просто… — Отаров вновь поморщился, подыскивая нужное слово. — Просто это такое свойство души, что ли. Есть такие люди, которых ничто не сможет примирить с окружающей действительностью. А если вдруг на земле наступит Царство Божие, то они и тут не смирятся. Они построят ракету и полетят куда-нибудь на Марс или Венеру. Они комфортно себя чувствуют только там, где нечем дышать. Их возбуждают конфликтные ситуации, они для них созданы. Они живут для этих конфликтных ситуаций. Вы понимаете, о чем я?
— Приблизительно, — ответил Турецкий.
— Ну вот, — кивнул Отаров. — А раз понимаете, то вам должно быть понятно и то, почему она испытывала такую неприязнь ко всем, кого можно условно назвать «олигархами».
Турецкий смотрел на Отарова и спрашивал себя: неужели этот ужимистый клоун, мастер словоблудия и есть тот самый Отаров, при упоминании о котором многих людей прошибает холодный пот? Что это — искусная игра или выработанный годами стиль поведения? Но зачем?
— Значит, она считала, что вы олигарх? — спросил Турецкий, глядя на Отарова сквозь сизую пелену табачного дыма.
— Условно, — повторил Отаров. — Смею вас уверить, Александр Борисович, она прекрасно понимала всю условность этого термина. Но… — Отаров пожал покатыми плечами, — ничего не могла с собой поделать. Условности и привычки — это то, из чего, собственно говоря, и состоит наша жизнь.
— Я слышал на этот счет другое мнение. Елена Сергеевна не хотела связываться с вашей партией и с вашим фондом, чтобы не дискредитировать «Экологическую партию». Она считала, что вами движут… э-э… шкурные интересы. В том смысле, что и партия, и фонд нужны вам лишь для того, чтобы отмывать грязные деньги и защитить от правосудия свой грязный бизнес. Повторяю — это было ее личное мнение, — закончил Турецкий, внимательно глядя на Отарова.
Юрий Георгиевич ничуть не изменился в лице. Он лишь вздохнул, как бы удивляясь и сокрушаясь по поводу несовершенства мира, в котором ему приходится жить, и негромко произнес:
— Что ж, если она и вправду так думала, то мне очень жаль. Однако людям свойственно ошибаться. — Отаров пожал плечами и добавил: — Она просто ошиблась.
— Посмотрим, — спокойно произнес Турецкий.
Отаров чуть прищурил свои голубые глазки и глянул на Турецкого быстрым, пронзительным взглядом.
— То есть вы хотите сказать, что примете эту версию к производству? — спросил он.
— Мы рассматриваем все версии, — спокойно ответил Турецкий. — И смею вас уверить, эту версию мы тоже изучим самым тщательным образом.
— Не значит ли это, что вы подозреваете в гибели Канунниковой меня и
Турецкий стряхнул с сигареты пепел, посмотрел Отарову прямо в глаза и сказал:
— Значит.
Отаров улыбнулся.
— Ну-ну, — негромко сказал он. — Дерзайте, ищите. Замечу только, что ваша версия несостоятельна. Вы взяли неправильный след, Александр Борисович. И мой вам совет: выбросьте эту версию из головы. Поймите меня правильно: если ваше следствие помешает моему бизнесу, если из-за вашей деятельности я понесу финансовые убытки, я применю все свои силы и способности для того, чтобы испортить вам карьеру, а следовательно — и саму жизнь. — На слове «жизнь» Отаров сделал особенный упор. — Как вы, должно быть, догадываетесь, у меня есть для этого все средства. — Отаров глянул на часы. — А теперь извините — у меня дела.
— Н-да, средства у вас действительно есть. — Турецкий спокойно затушил сигарету в пепельнице и посмотрел на Отарова. — Вашу угрозу я расцениваю как косвенное признание в том, что вы имеете отношение к убийству Канунниковой, — спокойно сказал он. — А стало быть, разговор наш не окончен. Я бы попросил вас не уезжать в ближайшее время из Москвы.
— Вы что, собираетесь взять у меня подписку о невыезде? — поднял брови Отаров.
— Именно, — кивнул Турецкий.
— Гм… — Взгляд Отарова стал задумчивым. — А вы смелый человек, Александр Борисович. Ладно. Обещаю вам, что до конца вашего «следствия» я не уеду из Москвы.
«Влез в политику — готовься к драке и неприятностям, — вспомнил Турецкий слова Грязнова, выходя из кабинета Отарова. — Эти волки не только зубами щелкать умеют, они еще и кусают. Притом очень больно».
Турецкий сел в машину, достал из пачки сигарету, усмехнулся и пробормотал:
— Посмотрим.
Глава пятая
Волки
Журналистка была маленькая, пухлая и некрасивая. И притом еще в допотопных очках и в каком-то дурацком угловатом пиджаке в крупную клетку. Отаров ожидал увидеть нечто совсем другое (по телефону ему показалось, что голос у журналистки эротичный), поэтому он сразу нахмурился и строго сказал:
— У вас есть семь минут.
— Но ведь мы договаривались насчет сорока! — с упреком воскликнула журналистка. — Мне нужно большое интервью, как минимум на полполосы.
Отаров прищурился, окинул ее взглядом и сухо сказал:
— Обстоятельства изменились. Кстати, время уже пошло.
Журналистка раскрыла сумку и вытащила из нее маленький черный диктофон, однако Отаров покачал головой:
— Не стоит. Лучше воспользуйтесь ручкой и блокнотом.
— Как скажете, — уныло согласилась журналистка.
Она снова запихала диктофон в сумку, а взамен достала небольшой пухлый блокнотик и остро отточенный карандаш.
— Семь минут, — напомнил ей Отаров.
Журналистка кивнула и приступила к интервью. Голос у нее в реальности был вовсе не эротичный, а наоборот — хрипловато-писклявый и неприятный.
— Как вы относитесь к тому, что происходит сейчас в Литве?
Отаров холодно улыбнулся и неторопливо уточнил:
— Что вы имеете в виду?
Журналистка гневно сверкнула стеклами очков и разъяснила — быстро, сбивчиво, со злой иронией в голосе: