Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю
Шрифт:
Несколькими неделями позже он настоял на том, чтобы прогуляться по стороне Рейна, еще удерживаемой немцами, вблизи местечка под названием Бюдерих. При этом он попал под обстрел, снаряды разорвались в воде примерно в сотне метров от него. Американский генерал Симпсон подошел к нему и сказал: «Премьер-министр, перед вами находятся снайперы, а артиллерия обстреливает мост с обеих сторон, теперь она начала обстреливать дорогу за вами. Я не могу взять ответственность за ваше пребывание здесь и должен попросить вас уйти».
Алан Брук наблюдал, как Черчилль обхватил руками согнутую балку на мосту. «Выражением лица Уинстон напоминал
По людским ресурсам и боеспособности Британия сейчас казалась карликом, если сравнивать с Россией и Америкой. Как выразился Черчилль, маленький лев бродил между гигантским русским медведем и огромным американским слоном. Но он по-прежнему был там и входил в «большую тройку». Его способ вести войну был немыслим для какого-либо иного политического лидера. Никто из других предводителей военного времени – ни Рузвельт, ни Гитлер, ни Сталин, ни Муссолини – не обладал непреодолимым желанием очутиться на поле сражения и войти в отчет.
Благодаря лишь силе своей личности он утвердил право на равенство в залах конференций и вел борьбу со Сталиным из-за судьбы Восточной Европы. И пока Черчиллю оказывались честь и уважение, то же относилось к Британии и империи, по крайней мере, он так полагал. Разумеется, его приоритеты не совсем разделялись британским народом и даже британской армией.
Его понятия «славы» и «престижа» не представляли для них схожего интереса – и это, возможно, не было так уж плохо. О боевом духе британских войск делались всяческие некомплиментарные высказывания, но ключевой пункт, несомненно, таков: они были гражданскими солдатами из зрелой демократии с долгой историей свободы слова. У них не было слепой веры в отдававшиеся им приказы, Первая мировая война положила этому конец.
Их не подстрекала к бою ужасающая идеология расового превосходства. За ними не было советских комиссаров с револьверами, готовых вышибить им мозги, прояви они колебания. Возможный парадокс в том, что те самые свободы, которыми они пользовались и за которые сражались, делали их менее свирепой боевой силой. Любопытно, не получают ли порою поносители английских солдат извращенное удовольствие от преуменьшения их достижений, что походит на закоренелый национальный пессимизм в отношении сборной Англии по футболу, являющийся средством психологической самозащиты.
И военные достижения британцев были не настолько уж плохи. Случалось крайне редко, чтобы немцы были побеждены кем-то, уступающим им по численности, зачастую требовалось преимущество в два-три раза. Эль-Аламейн был значительным успехом, поскольку он облегчил десантирование в Северной Африке и заметно отвлек немецкую поддержку с воздуха от Сталинграда; в этой битве были и другие достижения: стало очевидно, что сражение в целом продолжалось, ведь Британия с очевидностью одержала там победу.
Как кто-то сказал, англичане проигрывают все битвы, кроме последней. Возможно, им порою – хотя отнюдь не всегда – не хватало фанатической одержимости кровопролитием, доходящей до готовности к самопожертвованию, но, на мой взгляд, этот изъян нельзя назвать совершенно непривлекательным.
Слова Черчилля проникали в глубины человеческих душ,
Накануне всеобщих выборов 1945 г. он сказал своему врачу лорду Морану: «У меня сильное ощущение, что моя работа выполнена. Теперь мне нечего сказать, а раньше было что. Я могу лишь повторять: “Сражайтесь с проклятыми социалистами. Я не верю в их смелый новый мир”». Утром 21 июля, за четыре дня до оглашения результатов выборов, он находился в Берлине на британском параде Победы.
Гитлер был мертв. Бункер фюрера превратился в руины, как и весь отвратительный аппарат нацистского господства. Европа могла глядеть с надеждой вперед на новую эру мирной демократии, и каждый в глубине сердца понимал, что свершившееся являлось достижением Черчилля – без его железной решимости, проявлявшейся в самые критические моменты, оно было бы невозможно. Это он обещал и ради этого сражался.
Черчилль и Эттли ехали в разных джипах вдоль линии приветствующих их британских войск. Личный секретарь Черчилля Джон Пек заметил нечто необычное.
«Меня, а возможно, и других поразила несуразность того (хотя об этом и не говорилось), что Уинстон Черчилль, великий лидер военного времени, без которого мы не оказались бы в Берлине вообще, приветствовался не так громогласно, как мистер Эттли. Последний – сколь бы ни был велик его вклад в коалицию – до сих пор не оказал заметного личного воздействия на вооруженные силы».
Днем 25 июля Черчилль покинул Потсдамскую конференцию, на которой и Сталин, и Трумэн выражали уверенность (как публично, так и частным образом), что он вернется в статусе триумфально переизбранного премьер-министра. На следующее утро, когда подсчет голосов близился к завершению, он проснулся до рассвета от «острого приступа почти физической боли».
«До сих пор находившаяся в подсознании уверенность, что мы проиграли, вырвалась наружу и овладела моим разумом». Он был прав. Лейбористы получили колоссальное преимущество, завоевав на 146 мест больше, чем все прочие партии вместе. Черчилль и консерваторы были разгромлены. Остальной мир пребывал в полном недоумении, и до сегодняшнего дня многим трудно понять, за что Черчилль получил такой нагоняй.
Конечно, это вовсе не удивительно. Выборы выигрываются не на основе былых достижений политика, а за счет того, что он обещает в будущем. Как раз Черчилль в одной из своих протеевых реинкарнаций сумел выработать основы государства всеобщего благосостояния, и в своих речах военного времени он очертил ключевые реформы, которыми занялось послевоенное лейбористское правительство. Но именно Эттли сумел заявить свои права на повестку дня.
В самый миг триумфа Черчилль поплатился за свой уникальный статус общенациональной фигуры, выходившей за рамки партии. В конце концов, он был настолько уверен в себе, что перебегал и пере-перебегал. Он не был равноположен Консервативной партии, и, следовательно, его успехи не передавались тори. Сработал предвыборный лозунг лейбористов: «Аплодисменты Черчиллю, голоса лейбористам».