Фактор фуры
Шрифт:
В какой-то момент мы оказались в винной лавке. Из ряда полок выпирали днища горизонтально лежащих бочек, оснащенные краниками. Родилась идея продегустировать разливного вина. Тут как раз в двух шагах отличный парчок.
Парчок был не абы какой - «Национальный сад» (что меж руинами храма Зевса Олимпийского и зданием парламента), но уютных скамеек посреди буйной зелени в нем хватало. Разговор логичным образом пошел об алкоголе. Я и Антон наконец разрешили давний вопрос - в свое время мы со Славкой были правы оба: просто ракия греческая и ракия турецкая - две разные вещи. В Греции она именно виноградная (на бутылках завлекательно
– Погоди, а ты как ее пил?
– уточнил Антон.
– То есть? Ртом…
– Неразбавленной?..
– Он заржал.
– Они ж, местные, ее только с водой пьют.
– Бавить водку, - пожал я плечами, - такое точно только турку в голову придет…
Антон вообще был явный не дурак почесать языком, Майя больше помалкивала. У меня сложилось впечатление, что они во всем как-то уравновешивают друг друга, являя (по крайней мере, на первый взгляд) близкий к идеалу баланс. Даже внешне: он - экспансивный, смазливый на грани слащавости, она - немногословная, слегка экстравагантная, не то чтоб красавица - «на любителя».
(Девушка Майя. Очень коротко - не налысо, но во втором приближении - стриженная, с выбеленной пушистой травкой на голове, что делает выразительнее чуть простоватое лицо с мелкими чертами и темными большими глазами. Не вполне в моем вкусе, но не лишена определенного шарма - зато совсем, как и супруг, лишена понтов.)
Вечерело и даже темнело. Между деревьев ломаными непредсказуемыми траекториями носились летучие мыши. Слитно грохотали цикады. У ребят с утра парум. Куда именно? На Санторин. Азартная «телега» Антона про красоты острова Санторин (где он сам, впрочем, пока не был).
– А поехали с нами, - сказала вдруг Майя.
– Я?
– это было неожиданно. По немногословию девицы я было решил, что моя компания представляет интерес скорее для Антона.
– Ты же говоришь, тебе надо выбирать следующий пункт максимально спонтанно… - Она улыбнулась поверх пластикового стаканчика не то заговорщицки, не то провоцирующе.
– Логично, - говорю.
– И откуда вы плывете?
– Из Пирея, естественно. Ну, ты в курсе - двадцать минут отсюда на метро.
Мое электронное письмо Глебову вернулось с пометкой, что по указанному адресу доставлено оно быть не может. Тоже непонятно… Адрес оставался в моем мейл-боксе - значит, что-то произошло с почтовым ящиком Димона. Изничтожили? Кто и зачем?..
Еще вот - мессидж в левой кодировке: набор кириллических букв, прописных и строчных вперемешку. Адрес - нет, не знаю такого… «яхушный» - на «точка ком» (не с него ли пару дней тому - в Стамбуле я еще был - пришла тоже какая-то каббалистика? все равно я ее тогда стер…). Бессмысленно попялившись на экран ноутбука, я вышел с сигаретой на балкончик.
После дневного пекла даже сейчас не чувствовалось особой свежести. И Акрополь, и Ликабет были подсвечены. Афины лежали хрестоматийным морем огней - их густая мелкая россыпь студенисто вздрагивала в восходящих токах: город отдавал тепло. В квартале от меня шумел бессонный променад, долетали звуки попсы и мотороллеров. Совершенно невозможно было уместить в голове, что все это существует на одной планете с родным областным центром, его вице-мэрами и бандюками, ЧОПами и СОБРами, помойками и алкашницами.
Не
И ни о чем не вспоминать.
8
Чем меня москвичи всерьез подкупили - это полным отсутствием такой типичной и такой жлобской черты хоть сколь-нибудь имущей российской публики: повышенной трепетности к градациям престижа и комфорта. Не сомневаюсь, что с деньгами у семейства Шатуриных никаких проблем не было и не предвиделось - и однако же их нимало не парило плыть по-простому, на открытой палубе (под навесом), на деревянной скамеечке, в толпе неприхотливой хипповатой молодежи. Уверен, им и в голову не приходило о таких вещах вообще задумываться (не говоря париться).
Молодежь, по-моему, по большей части была местная, греческая, хотя хватало и всяко-разных иных юных европутешественников. На фоне последних Шатурины совершенно не выделялись - и это мне тоже нравилось. Как подтверждение того, что принадлежность к злосчастной нашей нации сама по себе еще не определяет ни облика, ни манер.
Я-то от окружающих отличался. Если не видом - то возрастом. Среди всех этих загорелых, полуголых, галдящих, ржущих, жрущих бургеры из палубного фаст-фуда (но почти не курящих и совершенно не пьющих - только колу да минералку) были, веcтимо, кто постарше и кто помладше - но подобных мне, то есть сильно за тридцать, я не заметил ни одного. Подобные мне путешествуют - если вообще путешествуют - не так и не тут. Если же не путешествуют - то, скорее всего, это им больше не грозит, никогда…
Я вдруг почувствовал себя старым хреном - возможно, впервые в жизни. Я не кокетничал сам с собой - просто глядя на моих москвичей, на прочих соседей, ОКАЗАВШИСЬ НА ИХ ТЕРРИТОРИИ, я отдал наконец себе отчет, что уже прошел некую point of no return. Некий рубеж, может быть, главный в жизни, на пути к которому ты разгоняешься, а минуя его - используешь набранную инерцию… Славка некогда про это рассуждал: что-то насчет того, что каждый человек - он как ракета-носитель, в молодости пытается преодолеть гравитацию. Если смог набрать хотя бы первую космическую лет до тридцати - вышел на орбиту, будешь крутиться уже там… не смог - грохнешься на землю.
На скамеечке напротив нас кучерявая гречанка уткнулась в сборник статей Умберто Эко. Чуть в стороне, вокруг оранжевого сундука со спассредствами расположилась компания спортивных-мускулистых. Один там у них был особо фактурен - черноволосый, жилистый, белозубо-хищноватый, эдакий конкистадор; на бедре - толстый шрам, на шее - еще один, левая рука, явно сломанная (уже не в лубке, но еще в какой-то защитной перчатке с обрезанными пальцами), висела мертво, пальцы не шевелились; на груди - деревянное ожерелье и оправленный в бронзу ярко-синий камень. Фактурный этот ловко запрыгнул на спасательный сундук, принялся резаться со своими в нарды.