Фактор Z (сборник)
Шрифт:
Несмотря на вымотавшую меня суточную смену, сон всё не шёл… В голове крутились безумным калейдоскопом кадры из фильмов о зомби, и откуда-то из темноты доносились обрывки Алининых фраз: «Поддельные газеты… Объявления… Фейсбук, контакт, твиттер, инстаграм… Люди из милиции, армии, больниц…». Лишь когда утренние сумерки уступили место сырой блеклой серости дня, мне удалось провалиться в тревожный сон…
— Не смей так говорить со мной! Я ни в чём не виновата! — завопила Алина, столь яростно захлопнув ноутбук, что заштормило красное вино в бокале рядом с компьютером.
— А кто виноват?! — орал я в ответ. — Алина, господи, там же погиб человек!
— Вообще-то, не один… — тихо сказала она, отвернувшись.
— Что?!!!
— Были
— О Боже!!! И ты так спокойно об этом говоришь?! Ты — та, кто всё это начал?!!
— Ничего я не начала!!! — заорала она, вскочив, и опрокинув, наконец, это чёртово вино. Её волосы растрепались; на белой футболке появилось ярко-красное пятно, как у жертвы маньяка из какого-нибудь ужастика, но она ничего не замечала. — Я просто организовала перформанс! Это, мать его, искусство!!! Возможно, величайший акт творения в истории! Никто же не осуждает Стивена Кинга, если какой-нибудь урод начитается его книг, а потом начнёт сжигать людей заживо, или…
— Но тут другое! Это же вы! Всё вы!
Я бессильно махнул рукой, и уставился на пустой мольберт, и старые холсты, стоящие у стены.
— Знаешь, раньше ты не был таким ханжой! «Боже-боже, люди умирают!», — передразнила она меня. — Да они и так умирают! Каждый день! Режут друг друга за десятку, чтобы похмелится, таранят друг друга на дорогах, стреляют, рубят, взрывают… А скольких вы убиваете в своих больницах… Пусть вся эта бессмысленная энергия уничтожения хоть раз послужит какой-то высокой цели! К тому же, им всем давно нужно было выпустить пар!
— Ты безумна, — прошептал я, пятясь к двери. — Ты совершенно точно рехнулась! Ты не ведаешь, что творишь…
— Вот и нет, Женечка! — кричала она мне вслед, когда я спускался по лестнице. — Я-то как раз нормальна! Я дала им возможность хоть ненадолго выйти за рамки, и пожить по-настоящему!
Я вышел на улицу, и привалился к стене, тяжело дыша. Внутри воцарилась тьма. Стало жутко, и не только от того, что говорила Алина.
Страшнее всего было то, что я хотел верить её безумным словам.
Приперевшись домой, я включил телевизор, и понял, что обстановка ухудшилась. Весь Крым охватили паника и беспорядки. Правительство приняло решение блокировать Перекоп, и прекратить авиационное, железнодорожное и морское сообщение с полуостровом. Однако было поздно — вспышки таинственного «заболевания» начались в других крупных городах… Я смотрел на ужасные кадры массовых побоищ в продуктовых магазинах, на вокзалах и заправках, военные кордоны, вертолёты над городами в дыму и пламени пожаров… «Заражённых» показали лишь раз — толпа, совершенно лишившаяся человеческого облика, напала на какую-то парочку прямо посреди улицы… Их просто разорвали на части… Я видел, как человек в белой когда-то рубашке, до сих пор застёгнутой на верхнюю пуговицу, рвал зубами руку упавшей девушки, и в глазах его не было ничего человеческого… «Боже… Боже…» — только и мог бормотать я, сидя перед экраном, и понимая, что все эти люди — здоровы, если говорить об их физическом состоянии… Они просто стали жертвами взрыва массового безумия, фитиль которого подожгла Алина и её друзья «художники».
Зазвонил телефон, и я нехотя взял трубку.
— Женя, ты? — голос Авдеева нервно дрожал. — Срочно приезжай в больницу. Распоряжение министерства.
«Ну вот. Началось», — подумал я, и пошёл обуваться. Пока я натягивал кроссовки на ноги, из телевизора донеслось:
«— Морские пехотинцы Черноморского флота РФ открыли огонь при попытке заражённых прорваться на территорию одной из воинских частей… По предварительным данным, погибло около двух десятков людей, множество раненых…»
В больнице царил возбуждённый гул. Всех, свободных от смен, собрали внизу, в холле. В центр вышел какой-то чиновник из Горздрава,
— Сохранять спокойствие… Помешательство… Никакого вируса… Карантин… Эвакуация…
Слова противоречили друг другу, и я оставил попытки понять официальную позицию своего начальства по поводу этой зарождающейся эпидемии… Я отошёл к стене, и стал думать. Нужно было как-то сообщить всем то, что мне известно: нет никакой болезни, никаких «заражённых», всё это лишь чудовищная, и хорошо спланированная шутка заигравшихся «деятелей искусства».
И вдруг, стоило мне осознать свою беспомощность, как огромное цунами отчаяния накрыло меня, заставив вжаться в холодный бетон.
В воцарившемся информационном хаосе, в котором бомбами разрываются сообщения Алины и её друзей, мой голос будет просто писком… Интернет, телевидение, радио, пресса — всё это теперь территория безбрежной анархии…
Думая о собственной беспомощности, и неспособности никак повлиять на разверзшийся внезапно ад, я поплёлся в отделение. Нужно работать. Стараться освободить места для тех, кого скоро станет предостаточно.
Впрочем, в ближайшие дни никаких брызжущих слюной, беснующихся с кровавой пеной у рта зомби в отделение не поступало, хотя резко увеличилось количество суицидников, многие из которых решились наконец вдарить ножом по венам из-за пришествия, как им казалось, долгожданного конца света. Все подконтрольные властям СМИ во всю глотку трубили о психической природе массовой истерии, на что все, кто только мог, отвечали тотальным недоверием, обвиняя власть имущих в заговоре, с целью скрыть собственную невозможность найти эффективное средство от вируса, или ещё по каким-то причинам… Охватившее страну безумие продолжало пугать с телевизионных экранов, и мониторов компьютеров, но я старался просто отсечь себя от какой-либо информации, чтобы не испытывать лишних страданий от осознания того, как далеко зашли «невинные арт-шалости». Спать почти не доводилось, и постепенно я погрузился в вялую, туманную дремоту, мутной пеленой скрывавшую от усталого рассудка опасные раздражители…
В полночь я вышел из больницы, чтобы купить в круглосуточном магазине пару банок энергетика, и сигарет. Я брёл по ночному проспекту, лишь краем сознания удивляясь, почему нет машин и людей, которых здесь, около метро, обычно предостаточно в любое время суток. А вот и люди… Толпа у входа в магазин.
Я подошёл к толпящимся и голосящим людям, и понял, что их не пускают внутрь охранники. Народ был весьма раздражен, я чувствовал витавший над людьми запах спиртного, и липкий, едкий аромат страха.
— Откройте, кровопийцы хреновы! Мне нужно кормить детей! — вопила огромная женщина с обесцвеченной копной напоминающих стог соломы волос.
— Армия психов уже на Теремках! Они будут здесь через час! — кричал мужик, на котором, к моему удивлению, красовалась милицейская форма. Гул нарастал. Я решил убраться, пока не поздно, но люди всё прибывали, постепенно утрамбовав меня в бурлящую, и галдящую гущу. Вдруг впереди послышался звон стекла, затем — хлопки выстрелов, и вопли. Толпа хлынула вперёд, как вода из ванной, в которой выдернули пробку. Меня понесло к магазину, я и не думал сопротивляться, лишь стараясь не упасть, и скрестив руки на груди, чтобы не задохнуться в давке. Когда меня проносили через разбитую витрину, я увидел тело охранника; его почти детское лицо было залито кровью, рядом валялся треснувший кусок асфальта… Люди десятками ручейков хлынули в ряды товаров, хватая всё, до чего могли дотянуться… Молодые мужчины отшвыривали прочь женщин и стариков, тут и там замелькали ножи, топоры, и всё, что попадалось под руку… Я сумел задержаться в нише между банкоматом, и автоматом с кофе, забившись в щель, как крыса.