Фамильная честь Вустеров. Держим удар, Дживс! Тысяча благодарностей, Дживс!
Шрифт:
— Черт с тобой, — сказал я, — мне все ясно. Ладно, я допускаю, что ты можешь презирать Барми Фозерингея-Фиппса, Китекэта Поттера-Перебрайта, положим, даже меня — тут я, правда, делаю большую натяжку, — но не можешь же ты выказать презрение к Споду?
— Не могу? — Он громко расхохотался. — Еще как могу. И сэру Уоткину Бассету могу. Поверь, Берти, я думаю о свадебном завтраке без тени тревоги. Я весел, жизнерадостен, уверен в себе, галантен. Ты не увидишь за праздничным столом краснеющего дурачка, который заикается, теребит дрожащими пальцами скатерть и готов сквозь землю провалиться, как любой заурядный жених. Нет, я посмотрю этим бандитам прямо в глаза, и они у меня вмиг
— Записал в блокнот, говоришь?
— Да, в маленький такой блокнот, в кожаном переплете. В деревне его купил.
Не скрою, я слегка занервничал. Даже если он хранит этот свой блокнот под замком, от одной мысли, что он вообще существует, можно потерять сон и покой. А уж если, не приведи Бог, блокнот попадет не в те руки… Это же бомба, начиненная динамитом.
— Где ты его хранишь?
— В нагрудном кармане. Вот он… Нет, его здесь нет. Странно, — сказал Гасси. — Наверное, где-нибудь обронил.
Глава IV
Не знаю, как вы, а я уже давно установил, что в нашей жизни порой происходят события, которые резко меняют все ее течение, я такие эпизоды распознаю мгновенно и невооруженным глазом. Чутье подсказывает мне, что они навеки запечатлеются в нашей памяти (кажется, я нашел правильное слово — запечатлеются) и будут долгие годы преследовать нас: ляжет человек вечером спать, начнет погружаться в приятную дремоту и вдруг подскочит как ужаленный — вспомнил.
Один из таких достопамятных случаев приключился со мной еще в моей первой закрытой школе: я пробрался глубокой ночью в кабинет директора, где, как мне донесли мои шпионы, он держит в шкафу под книжными полками коробку печенья, достал пригоршню и неожиданно обнаружил, что улизнуть тихо и незаметно мне не удастся: за столом сидел старый хрыч директор и по необъяснимой игре случая составлял отчет о моих успехах за полугодие — можете себе представить, как блистательно он меня аттестовал.
Я покривил бы душой, если бы стал убеждать вас, что в той ситуации сохранил свойственный мне sangfroid. [6] Но даже в тот миг леденящего ужаса, когда я увидел преподобного Обри Апджона, я не побледнел до такой пепельной синевы, какая разлилась на моей физиономии после слов Гасси.
6
Самообладание, хладнокровие (фр.).
— Обронил где-нибудь? — с дрожью в голосе переспросил я.
— Да, но это пустяки.
— Пустяки?
— Конечно, пустяки: я все наизусть помню.
— Понятно. Что ж, молодец.
— Стараемся.
— И много у тебя там написано?
— Да уж хватает.
— И всё первоклассные гадости?
— Я бы сказал, высшего класса.
— Поздравляю.
Мое изумление перешло все границы. Казалось бы, даже этот не имеющий себе равных по тупости кретин должен почувствовать, какая гроза собирается над его головой, так нет, ничего подобного.
7
Пыл, порыв жизненных сил (фр.).
8
Шалости, проказы (фр.).
— Не сомневайся, — заверил он меня, — я заучил все слово в слово и страшно собой доволен. Всю эту неделю я подвергал репутацию Родерика Спода и сэра Уоткина Бассета самому безжалостному анализу. Я исследовал эти язвы на теле человечества буквально под микроскопом. Просто удивительно, какой огромный материал можно собрать, стоит только начать глубоко изучать людей. Ты когда-нибудь слышал, какие звуки издает сэр Уоткин Бассет, когда ест суп? Очень похоже на вой шотландского экспресса, несущегося сквозь тоннель. А видел, как Спод ест спаржу?
— Нет.
— Омерзительное зрелище. Перестаешь считать человека венцом творения.
— Это ты тоже записал в блокноте?
— Заняло всего полстраницы. Но это так, мелкие, чисто внешние недостатки. Основная часть моих наблюдений касается настоящих, серьезных пороков.
— Ясно. Ты, конечно, здорово старался?
— Всю душу вложил.
— Хлестко получилось, остроумно?
— Блеск.
— Поздравляю. Стало быть, старый хрыч Бассет не соскучится, когда станет читать твои заметки?
— С какой стати он будет читать мои заметки?
— Согласись, у него столько же шансов найти их, сколько и у всех остальных.
Помню, Дживс как-то заметил в разговоре со мной по поводу переменчивости английской погоды, что он наблюдал, как солнечный восход ласкает горы взором благосклонным, а после обеда по небу начали слоняться тучи. Нечто похожее произошло сейчас и с Гасси. Только что он сиял, как мощный прожектор, но едва я заикнулся о возможном развитии событий, как свет погас, точно рубильник выключили.
У Гасси отвалилась челюсть, совсем как у меня при виде преподобного О. Апджона в вышеизложенном эпизоде из моего детства. Лицо стало точь-в-точь как у рыбы, которую я видел в королевском аквариуме в Монако, не помню, как она называется.
— Об этом я как-то не подумал.
— Самое время начать думать.
— О, черт меня возьми!
— Удачная мысль.
— Чтоб мне сквозь землю провалиться!
— Тоже неплохо.
— Какой же я идиот!
— В самую точку.
Он двинулся к столу, как сомнамбула, и принялся жевать холодную ватрушку, пытаясь поймать мой взгляд своими выпученными глазищами.
— Предположим, блокнот нашел старикашка Бассет; как ты думаешь, что он сделает?
Тут и думать нечего, все как Божий день ясно.
— Завопит: «Не бывать свадьбе!»
— Неужели? Ты уверен?
— Совершенно.
Гасси подавился куском ватрушки.
— Еще бы ему не завопить. Ты сам говоришь, что никогда не импонировал ему в роли зятя. А прочтя записи в блокноте, он вряд ли воспылает к тебе любовью. Сунет в него нос и сразу же отменит все приготовления к свадьбе, а дочери заявит, что не выдаст ее за тебя… только через его труп. Барышня, как тебе известно, родителю перечить не станет, в строгости воспитана.