Фамильные ценности
Шрифт:
«Пш-ш, пш-ш, пш-ш». В те дни, когда раздавались эти звуки, мои стражи бывали раздражительны, все, включая Лесоруба. Через некоторое время я вспомнила, что охота запрещена по вторникам и пятницам. Сама я никогда не охотилась, но у нас маленький домик в деревне, и я позволяла Тесси побегать свободно только в эти дни. Мне попадалось так много убитых собак, порой застреленных случайно, порой нарочно. В дни, когда не было охоты, я напряженно вслушивалась, дожидаясь, пока Лесоруб останется один: частично из желания человеческого общения, ну и, конечно, для того, чтобы добиться каких-нибудь маленьких уступок.
К тому времени как я разобралась в ситуации с охотниками,
Спустя некоторое время босс решил извлечь пользу из новой ситуации и вложить несколько тысяч лир в то, чтобы сохранить мне жизнь. Я сказала бы даже, сохранить жизнь всем нам, потому что мои стражи ели и пили то же, что и я, и долгое время у нас не было ничего, кроме хлеба, пармезана, вина и воды. Но однажды утром чудесный аромат готовящейся еды просочился в палатку, и, когда молния открылась и я вылезла наружу, на моем подносе стояла тарелка с чем-то горячим. Это были спагетти с томатным соусом! Я чувствовала аромат чеснока, обжаренного в оливковом масле. Лесоруб положил мне в правую руку ложку:
— Я тебе их порезал. А то, если станешь есть вилкой, все останется в тарелке. Бутыль справа от тебя.
— Спасибо! — искренне поблагодарила я. Спагетти и красное вино! Но я не сумела съесть много, хотя поначалу запахи разбудили аппетит и растопили комок ужаса, который сжимал горло. К этому времени я просто хотела жить, даже если придется жить так, как сейчас. Я отчаянно старалась впихнуть в себя еду, чтобы выразить свою признательность. А то в следующий раз они не станут беспокоиться, а мне обязательно надо нормально питаться, чтобы сохранить силы. На вкус еда была превосходна, но челюсти скоро окаменели, нестерпимо заболели уши, а съежившийся желудок протестовал.
— Вы превосходно готовите! — восторженно сказала я Лесорубу, надеясь, что он простит меня за то, что я не доела, не станет высмеивать как «богатую суку». — От запаха томатного соуса у меня впервые появился аппетит.
Понял ли он, что я имела в виду? Но он не стал надо мной смеяться и не рассердился, когда я объяснила, что моему желудку нужно время, чтобы приспособиться к нормальной еде.
Пока я сидела, отставив поднос и ожидая приказа вернуться в палатку, я почувствовала запах кофе. Кофе с тостами, горячий и ароматный, на утреннем воздухе! Тут же я представила утро дома, новости по радио, спутанный клубок мягких волос Катерины, ее мятая белая шелковая сорочка. Тоска по прошлому обрушилась на меня. Она была такой острой, что я отказалась от кофе, сказав Лесорубу:
— Пейте сами. Мне достаточно запаха.
Я подразумевала именно это, но он ответил грубовато:
— На всех хватит, раз сделано, так пей.
Он не понял. Да и как он мог? В руки мне сунули горячую чашку, и я выпила кофе. Потом мне дали что-то еще. Яблоко! Мне были нужны витамины, однако я не решалась съесть его. Я нюхала, гладила его, прижимала к щеке, пыталась представить его цвет — почему-то я была уверена, что это сорт «Грэнни Смит». Я сжимала его в ладонях, пока оно не согрелось, и вспоминала студенческие дни на севере штата Нью-Йорк, где осень означает мокрые опавшие листья вдоль сельских дорог и тележки с горами хрустящих сочных красных яблок, банками сидра и яблочного уксуса на продажу. Как безразлична я была тогда к печальной действительности этого мира! Я попыталась представить, что значила бы для меня газетная статья о некоей женщине, ставшей жертвой похищения где-то далеко в Италии, женщине, которую бандиты приковали к дереву цепью.
Да ничего, разумеется.
И ведь действительно, с тех пор как я вышла замуж, я ела яблоки исключительно в таком виде, но в солнечные августовские дни моего студенчества мы вгрызались в жесткую сердцевину яблока, словно дети, и сок стекал по нашим подбородкам. Так же я ела и сейчас, хотя вынуждена была откусывать маленькими кусочками, потому что было больно широко открывать рот. Они все заметили и почувствовали фальшь в том, что я съела сердцевину. Мне показалось, что Лесоруб смотрит на меня.
— Обычно ведь ты так не ешь?
— Яблоко вкусное, и косточки как орешки. Я так ела яблоки в детстве и когда была студенткой. Я жила там, где выращивают удивительные яблоки.
Завтрак закончился, но никто не велел мне залезать в палатку, я сидела на свежем воздухе, размышляя о днях, проведенных в университете. Пыталась вспомнить имена сокурсников, но не смогла, за исключением двух или трех. Я потеряла с ними связь, да и вообще с Америкой остались лишь деловые контакты. А значит, не только похищение сломало мою жизнь. Отъезд из Америки, развод… Такие события происходят без предупреждения, поэтому мы не пытаемся на них повлиять или что-то исправить. Возможно, следовало мысленно вернуться назад и обдумать свою жизнь. Может, именно это было истинной причиной моего желания устроить показ новой коллекции в Нью-Йорке.
Я оставила эту мысль, чтобы вернуться к ней позднее, когда отправлюсь назад в палатку. Пока я находилась снаружи, мне хотелось насладиться воспоминаниями об университетских днях. Я редко вспоминала об учебе, может, потому, что это было счастливое время, а долго обычно помнятся неприятности, горе, унижения. Я почувствовала внезапную острую тревогу. Права ли я была, уговорив Катерину поступить на факультет литературы и философии? Во Флоренции это нелегко. Факультет переполнен, плохо организован, да и учиться скучно. Она за полтора года кое-как сдала один экзамен из пяти. Похоже, это была ошибка, я приняла решение второпях, чтобы отвлечь ее от разочарования в танцах…
Легкий стук по плечу. Пора обратно в палатку.
— Спасибо за яблоко. Не только потому, что оно было восхитительным на вкус, но еще и потому, что свежие фрукты или зелень помогут мне остаться здоровой, а это так же важно для вас, как и для меня. Ведь так?
— Хватит болтать! Снимай ботинки.
Ежедневная рутина: утреннее умывание, кормление, возвращение в палатку, попытки размять мышцы, время размышлений, кормление, снова возвращение в палатку, долгое время для размышлений, цепь и замок на запястье, спальный мешок, ночь. Ничего не меняется. Я и не хотела никаких изменений, кроме освобождения. Вот это однообразие и было моим миром, моим утешением. По утрам я говорила Лесорубу «доброе утро», по вечерам желала «спокойной ночи». Он почти всегда мне отвечал. Только изредка он становился грубым, обычно из-за ссор с охранниками или с таинственным боссом.