Фан-клуб

Уоллес Ирвин

Он испытывал отвращение к несправедливости, с которой некий Творец или Космическая Сила наделили большинство людей возможностями и правами получать удовольствие, а меньшинству, вроде него, достались ограниченные возможности и право быть рабочими лошадками с положенным им ничтожным минимумом гедонистских благ. В этом было ужасное неравенство, и, да, он ненавидел подобную несправедливость…

Выудив из кармана пиджака пакетик соевых бобов, которые он всегда держал при себе, Бруннер вскрыл его, бросил несколько бобов в рот и углубился в дальнейшие размышления о своем явно упадочническом состоянии духа.

В

настроении преобладала жалость к себе.

Он сделал ошибку давным-давно, когда ему было двадцать два, и до сих пор расплачивался за нее. Ему хотелось взвалить вину на Тельму, но он понимал, что винить ее нет резону. Выбор принадлежал ему, хотя его вины здесь также не было. Он был жертвой прошлого, жертвой родителей, которые его не любили, и воспитания без любви, а таких жертв было множество, и поэтому, когда он влюбился в Тельму в свой выпускной год в университете в Санта-Кларе, а та полюбила его в ответ как не любил никто, он ухватился за шанс обладать хоть кем-то, кому он не был безразличен.

Он собирался стать адвокатом, был пригоден к этой профессии и планировал заняться ею серьезно. Фактически, его заявление на прием в колледж права в Денверском университете уже было принято. Но вместо этого он женился на Тельме, и, когда она забеременела, он должным образом гордился ее зависимостью от него, чувствуя ответственность перед нею и нерожденным ребенком. Самое меньшее, чем он был обязан им двоим, — это приличным доходом. Поэтому он оставил колледж права, снизил свои амбиции и решил остановиться на профессии дипломированного общественного бухгалтера в качестве достойного родственника «праву». Посещая вечернюю школу, он завершил 45-семестровые курсы, необходимые, по калифорнийскому закону, для подачи заявления в Государственное бухгалтерское управление для сдачи экзаменов. Он с успехом сдал их в Сан-Диего и стал новоиспеченным ДОБом. Тем временем их ребенок родился преждевременно, мертворожденным и Тельма навсегда лишилась возможности иметь детей.

Проработав три года служащим фирмы менеджмента в Беверли-Хиллз — фирмы слишком большой, чтобы предложить возможность продвижения, и слишком могучей для его пораженческого менталитета, — он открыл собственное дело, работая на дому, с Тельмой в качестве секретарши. Наконец, мечтая о славе, он открыл собственную контору, ту самую дыру, в которой и просидел все эти годы.

Дело не оправдало себя, по крайней мере его надежд, и он это теперь понял. В его профессии были люди, не превосходившие его опытом, но добравшиеся до «вершины». У них были знаменитые клиенты, важные фирмы и собственные многокомнатные роскошные конторы.

Лео Бруннер так и не смог добиться успеха таким способом. По-видимому, в характере у него недоставало качеств торговца и игрока. У него не было надлежащей хватки или стиля. Ему предназначено было быть не легендой, а «номером», причем близким к нулю. Говоря точнее, он являлся лишь человеком-арифмометром, калькулятором, способным ходить и говорить. Он успокоился на достигнутом и даже испытывал чувство удовлетворения, занимаясь прозаическим трудом. Он делал расчеты для мясного рынка, компании грузоперевозок, маленькой игрушечной фабрики, лоточной торговли гамбургерами и лавки органических продуктов (где ему, разрешено было приобретать продукты по оптовым ценам).

Бухгалтерская

работа для клуба Руффало досталась ему случайно, по рекомендации одного из деловых клиентов, входивших в клуб. Когда на владельца наваливались полиция нравов и следователи, вынюхивающие «непристойности», Руффало нуждался в консервативном, незаметном бухгалтере, способном быстренько привести в порядок его счета на тот случай, если полиция попытается использовать налоговую службу, чтобы закрыть его заведение. Бруннер идеально отвечал этим запросам и был нанят незамедлительно.

Теперь Бруннер чувствовал, что качества, тормозящие его продвижение в роли ДОБа, могли бы помочь, будь он юристом. Общественная бухгалтерия — серая профессия, и, будь ты серой личностью, ты вписываешься в нее и становишься невидимым. Но юрисдикция — профессия яркая и престижная сама по себе, поэтому ее пестрота делает тебя более честным и уважаемым, а следовательно, дает шансы на успех. Решись он тогда заняться правом — и путь наверх был бы обеспечен. Сегодня он был бы богатым и процветающим. Тогда он посиживал бы внизу, за кольцевым столом «Дня Рождения», попивая шампанское и прожигая жизнь, вместо того чтобы гнездиться в безликой, унылой конторе.

Все это его давнишняя промашка, в которой он никого не винил. Впрочем, его сосед и лучший друг Пармали, из Шевиот-Хиллз, оказавшийся в таком же переплете, винил в этом кое-что иное. Пармали любил поговаривать, что оба они, оставив школу юрисдикции ради ранних женитьб, оказались жертвами моральных условностей своего времени. Ведь тогда следовало жениться на девушке, если тебе хотелось заняться с ней сексом. Так что Пармали и Бруннер отказались от карьеры и будущего ради секса. Живи они юношами сейчас, положение могло измениться. Они бы не чувствовали себя обязанными жениться ради того, чтобы переспать со своими девушками. Оба смогли бы следовать избранным карьерам и иметь свободный от чувства вины секс.

А теперь наш Бруннер — мелкий бухгалтер без будущего, а Пармали застрял агентом налоговой службы на двадцать лет без единого шанса на повышение. Как печально все это…

Лео Бруннер со вздохом нацепил очки на переносицу острого носа, сгорбился на крутящемся стуле и приготовился возобновить и (как можно) быстрее закончить работу.

Не успел он взять карандаш, как дверь конторы распахнулась и в комнату ворвался Фрэнки Руффало. Бруннер открыл было рот, чтобы поздороваться, но хозяин, не обращая на него внимания, устремился к своему столу. Руффало был маленьким, смуглым человечком, с глазами-бусинками и тонкими усиками; он всегда был в новом и дорогом прикиде, наподобие широченного галстука, замшевой куртки и слаксов, в которых щеголял сейчас. Для столь удачливого предпринимателя он был на удивление молод, Бруннер дал бы ему немногим больше тридцати.

Стянув с плеч модную куртку без карманов, Руффало швырнул ее на диван и только тут заметил, что не один в комнате.

— А, Зиг сказал мне, что вы здесь. Я думал, вы уже закончили и ушли.

— Там оказалась порядочная заминка, мистер Руффало. Я смогу уйти через полчаса.

— Да ладно, что там. Оставайтесь на месте и делайте вашу работу. А у меня другая забота: сбежала одна из моих лучших девчонок. Придется быстро устроить просмотр для замены.

— Я мог бы перейти в другую…