Фанера над Парижем. Эпизоды
Шрифт:
Я присматривался к девчонкам – «каютным», подумывая о том, к кому смогу обратиться при возвращении с важной для меня просьбой. Большинство из них было новенькими, попавшими в первый или второй рейс и мечтающими просто осуществить давнюю мечту – купить что-то модное из одежды для себя. Я же четко определил, что моя цель в сложившейся ситуации – заработать максимальное количество денег для намеченного дома ремонта и смены кое-какой мебели. Как уже достаточно опытный советский моряк я понимал, что для этого есть только один способ – привезти максимальное количество пакетов мохера и сдать их в комиссионку. Проблема же заключалась
Был, теоретически, способ добиться своей цели, не слишком нарушая закон – если бы кто-то согласился записать твои покупки в свою декларацию. На практике это удавалось крайне редко – ведь каждый из экипажа, как правило, решал аналогичную задачу – превратить минимальную сумму валюты в куда большее количество рублей – а, стало быть, и предпринимал для этого те же самые шаги, приобретая тот же легко реализуемый в Союзе товар.
Но в данном случае, похоже, был шанс договориться с одной-двумя девчонками, озабоченными пока лишь модными шмотками.
На старом пароходе «Нахимов» были места, куда давно уже не ступала нога человека. Как-то Сергей зазвал меня на корму, и мы с ним, с трудом протиснувшись в узкий коридор, остановились у какого-то отсека, за которым был слышен громкий шум вытяжных вентиляторов. Серега отпер тяжелую дверь, включил освещение и показал мне узкие полосы сушеного мяса, подвешенного за крючки сразу перед пластинами, закрывающими отверстия труб, ведущих наружу.
– Сушатся родные…
Достав нож, он аккуратно срезал пару тонких ломтиков и протянул мне.
– Пробуй… Лучшая бастурма… Так оно и было.
Убивая время, я, валяясь на койке в четырехместной пассажирской каюте, которую выбрал для себя на пустом пароходе, рисовал на листе бумаги особую конструкцию, которую планировал заказать для большой библиотеки, оставленной мне отцом. Получалась большая книжная стенка, полностью до потолка занимающая все пространство стены комнаты со множеством разновысоких полок, закрываемых сдвижными стеклами и ящиками за дверцами вверху и внизу. Но главной фишкой было то, что в ее центр вписывался громадный уже имевшийся дома электрокамин с баром.
Много раз я варьировал размеры и месторасположения полок и ящиков, представляя, что будет храниться в этом месте, и это помогало смириться с тошнотворной бессмысленностью текущих дней. Ощущение напоминало затянувшееся ожидание женщины из душа, когда из первоначальной гаммы ощущений постепенно оставалось лишь желание выспаться…
К нашему счастью погода почти все время пути благоприятствовала нашему плавучему гробику – даже тогда, когда выглянув утром в иллюминатор, я обратил внимание, что скорость снижена почти до нуля. Очутиться в океане практически без способности двигаться было страшновато. Оказалось, что ночью стало совсем плохо с одним из котлов, и в машине взяли на полдня паузу для каких-то экстренных работ. По судну поползли слухи, что из Одессы попутным судном посылают в Лас-Пальмас необходимые детали для замены на обратном пути, без чего возвращение в порт приписки становилось уже проблематичным.
Уже явственно ощущалось приближение тропиков – вечерами стало душно, появились сопровождающие
А однажды буквально над самыми мачтами «Нахимова» с ревом дважды пронесся толстобрюхий военный самолет с белой звездой на фюзеляже – опознавательный знак ВВС Соединенных Штатов. Было видно, что летчик машет рукой.
К вечеру я столкнулся на палубе с Сергеем, спускавшимся из радиорубки.
– Пойдем, подышим…
Он увлек меня на бак, мы остановились, не доходя до трапа, ведущего вверх на мостик.
– Слушай, эти босяки из «Голоса Америки», оказывается, со вчерашнего вечера вещают про нас всякие гадости… – он на секунду замолчал, стараясь поточнее процитировать услышанное: – «Тяжеловесный советский пароход «Нахимов» с наемниками затонул сразу после выхода из кубинского порта.». Как тебе такие перспективы? Вся Одесса слушает этот вражеский голос… думаешь, это там кому-то понравится?.. Таки надо будет написать домой…
– Уверен, что это долго еще будет неправдой? – спросил я.
– В любом случае, мы первыми узнаем. – усмехнулся Сергей.
Еще через сутки, глубокой ночью мы наконец медленно входили в акваторию кубинского порта Матанзас.
Большой порт как будто вымер, краны стояли, нигде не было видно ни души… Похоже, что вся территория была оцеплена. Но едва мы ошвартовались, на причале появились «Волга» и «газик». Русские ребята в форме цвета хаки, сопровождающие пару загорелых мужиков постарше в такой же форме без знаков отличия, здороваясь на ходу, поднялись к капитану. Вероятно, это были люди из группы советских военных советников на острове.
Через полчаса к причалу один за другим начали прибывать небольшие автобусы «ПАЗики» с занавешенными окнами. Подчиняясь негромким командам, из автобуса выходили коротко-стриженные кубинцы в совершенно одинаковых серых гражданских костюмах и, следуя указаниям своих командиров, быстренько взбегали по трапу на баке к нам на судно, сразу спускаясь в один из трех заранее оборудованных трюмов парохода. Там впритык стояли складные кровати, бачки с водой и т. п.
К концу ночи посадка (точнее – погрузка) была уже завершена. Нескольким сотням кубинских военнослужащих категорически запрещалось покидать трюмы и нижнюю палубу. Еще примерно половину суток мы бункеровались, брали воду и продукты. На берег после полуторамесячного рейса из экипажа никого не отпустили, и к ночи нас уже выпихнули на рейд.
Обратный переход через океан оказался значительно тяжелее. Несмотря на все усилия обойти шторма, пару раз нас здорово поколбасило. Казалось, тяжелый пароход, взлетая на волну, переломится пополам. Скрипели переборки, сами собой открывались двери в каютах.
Наши «мучачи» (девушки), как на испанский манер Сергей стал именовать каютных, сбились с ног, стараясь поддержать хотя бы элементарную чистоту на нижней палубе Е, на которую изредка разрешалось небольшими группами для прогулки подниматься кубинцам. Сколько точно их было на борту, похоже, не знал и капитан. Иногда поздно ночью при выключенном освещении тем, кто чувствовал себя в трюмах совсем плохо, несмотря на сопротивление комитетчика и сопровождающих, пришлось позволить делать несколько глотков морского воздуха на открытой палубе.