Фанера над Парижем
Шрифт:
— У Лели пропал муж, — сказала я.
— Какой ужас! — отшатнулась Роза.
— Турянского хитростью выманили из дома, похитили и теперь требуют за него фантастическую сумму. Причем, обрати внимание, похитили два дня назад, сегодня третий пошел, а вчера мне очень странный сон приснился.
— Какой сон? — насторожилась Роза.
— Будто я мужчина, и все у меня как у Турянского: бездна денег, молодая жена… Видимо, я уже кое-что начала воспринимать, чувствовать.
— Закон отражения, — поставила диагноз Роза. — Созерцание телепатически
Я чуть не задохнулась от изумления:
— А-ааа! Думаешь, он мне телепатирует?
— Телепатирует, — уточнила Роза. — Он в отчаянном положении и неосознанно посылает свои мысли всем, кого знает, но приняла их только ты.
— А ты? — изумилась я. — Почему ты не приняла? Ты же у нас опытный монтевист.
Роза задумалась. Было видно, что она расстроена. Действительно. Почему не она приняла? Почему я? Это же несправедливо.
— Думаю, ты приняла потому, что у тебя чрезвычайно развито воображение, — предположила Роза. — Ты с детства любила приврать; поэтому никто и не удивился, когда ты стала писательницей.
Я рассердилась:
— Ты о чем? Это к чему? Речь идет о Турянском. И о тебе. Почему я взяла твои обязанности на себя, почему приняла послание Турянского, вот о чем речь. Об этом и говори, а не о том, что я любила с детства.
— Так я же и говорю об этом, — заверила меня Роза. — Самое главное — твое необузданное воображение. К тому же, возможно, ты была настроена на нужную волну, была в нужном состоянии как раз перед сном.
— О чем ты? Ничего не пойму, — рассердилась я.
Роза, паинька, начала терпеливо объяснять:
— Соня, пойми, его похитили, он боится, очень боится, только что у него было все и теперь впереди ничего: полнейшая неизвестность.
— Точно! — воскликнула я, от восхищения хлопая себя по бедрам. — Именно с этим состоянием я и легла позавчера вечером в кровать! Я же позавчера днем сапоги купила! Надо же было хоть чем-то порадовать себя после того ужасного карниза. Вот я и купила себе подарок: сапоги за пятьсот долларов!
— Круто! — восхитилась Роза.
— Что «круто»? Вздумай я заплатить за них тысячу долларов, продавец и тогда не возражал бы. Пятьсот долларов! Они что, золотые эти сапоги?
— И в самом деле, почему так дорого? — заинтересовалась Роза. — Они наверное необычные?
— Сапоги как сапоги, из крокодила, конечно, но за пятьсот долларов я могла бы купить целую ферму крокодилов.
— Вряд ли, — усомнилась Роза.
— Значит, ты меня плохо знаешь, — отрезала я. — Но вернемся к моим дивным способностям. Легла я, значит, вечером в постель как раз в том ужасном состоянии, о котором ты говоришь: только что у меня было все — пятьсот долларов, — а теперь впереди ничего: одна неизвестность. Одни вопросы впереди. Как долго эти сапоги мне прослужат? Когда они выйдут из моды? Что сказать подругам? Назвать истинную цену или для крутости преувеличить?
— Куда
— Да, ты права, — согласилась я:
— Маруся — а она присутствовала, когда я меняла свои доллары на крокодиловые сапоги — даже позеленела от зависти и тут же сказала, что я сделала глупость, она, мол, видела точно такие, же, но за пятьсот рублей. Видимо, рядом с сапогами продавались спички, и Маруся сослепу посмотрела не на тот ценник. Но бог с ней, не будем о ее странностях, а лучше поговорим о моих исключительных способностях.
— Да-да, давай поговорим, — поспешно согласилась Роза, которой надоели мои сапоги. Уж из-за них-то она не бросила бы пиджак своего Пупсика, этот грязный мешок с воротником и карманами, этот бухгалтерский чехол, пожизненно и настоятельно требовавший химчистки.
— Так что ты выяснила во сне? — дрожа от нетерпения спросила Роза.
— Теперь выясняется, что во сне я увидела даже то, чего и в жизни не знала. Оказывается, Александр Эдуардович был тяжело и неизлечимо болен!
Роза пришла в восторг.
— Потрясающе! — вскакивая с дивана и хлопая в ладоши, запищала она своим тоненьким голоском. — Неужели ты во сне узнала, что Турянский болен клаустрофобией?
— Почему клаустрофобией? — растерялась я. — Речь идет о сердце. У Турянского порок сердца. Он и дня без лекарств прожить не мог.
Роза мгновенно огорчилась.
— Неужели я разболтала то, что держалось в строжайшей тайне? — глядя на меня с невыразимой печалью, спросила она.
— Информация попала в надежные руки, — заверила ее я. — Но ты-то про эту болезнь откуда знаешь, если Турянский держал в тайне свой психоз?
— Леля приходила ко мне на консультацию, ну, как к гинекологу, а по ходу расспрашивала про клаустрофобию. Я испугалась, не с ней ли приключилась эта беда, она успокоила меня, что не с ней, а с ее мужем. Просила порекомендовать опытного психиатра, но так, чтобы все осталось в тайне. Турянский скрывал свою болезнь, чтобы не обнаруживать ее, принимал всевозможные меры, даже в лифтах не ездил.
Я удивилась:
— Зачем он это делал? Клаустрофобия не сифилис, с какой стати ее скрывать?
Роза решительно со мной не согласилась и начала доказывать, что я рассуждаю так, потому что психически абсолютно здорова. Видимо, она намертво забыла про злополучный карниз. И я забыла, а напрасно.
— Ты лучше Тамарке и Марусе об этом скажи, — посоветовала я, — а то они регулярно сомневаются в моем психическом здоровье. Но слушай дальше про сон. Дальше вообще ужас. Кстати, именно в этом ужасе и заключается загадка. Для этого, собственно, я и приехала к тебе. В общем, во сне все у нас, в смысле у меня — старого облезлого козла — в порядке, жена меня обожает, жизнь бьет ключом, и вдруг ни с того ни с сего я начинаю задыхаться. Корчусь в невероятных судорогах, чего-то жутко боюсь, у меня спазмы, глаза на лоб лезут…