Фанфан и Дюбарри

Рошфор Бенджамин

— Сегодня вечером я буду драться! — заявил он, гордо ударив себя кулаком в грудь. — Знаешь, что мне сказали Паоло Чекильди и Нино Бастоне? Что я генуэзец и что мой папа получает жалование от Бурбонов!

— Жалование?

— Да!

— И ты будешь драться с ними обоими?

— Да!

— Сколько тебе лет?

— Пять.

— Ну, ты тогда бесстрашный малыш! Как тебя зовут?

— Наполеон! — гордо ответил карапуз. — Наполеон Бонапарт!

— А, ты значит из этого дома! — протянул Тюльпан. — Послушай, Наполеон, сейчас ты вернешься в дом, или я тебе всыплю как следует, понял? Сейчас уже запрещено выходить

на улицу, ты, хвастун!

— Но у меня сегодня вечером поединок! — ответил ему мужичок-с-ноготок, открывая дверь родного дома.

"— Ну, вот я и познакомился хоть с одним корсиканцем!" — сказал себе Фанфан.

Когда пришел в порт, там только что прибыл бриг, полный солдат. Сбегая по двум сходням, те строились в шеренги, а с соседних кораблей другие солдаты кричали им слова привета, или отпускали шуточки, а то и награждали неприличными словами.

Те, кто прибыл вчера-позавчера, уже чувствовали себя ветеранами, которым все ни по чем. Стоя у сходен, спрашивали вновь прибывших, не понаделали ли те в штаны, пока плыли. Нужно признать, вид у тех был не из лучших.

— Кажется, это шестой пехотный! — Да нет, олух, посмотри на форму, это Ройял Бургонь! — Они пять дней плыли из Марселя в шторм! — То-то из трюма пахнет ладаном! — прыснул от смеха Фанфан, который уже протиснулся сквозь толпу солдат в первые ряды.

— А ну-ка повтори, и я это проверю твоим носом! — пригрозил ему здоровенный парень, только что сошедший на твердую землю.

— Но почему? Тебе так нравится этот запах? Это твой ладан? — не отступал Фанфан.

— Мсье! Мсье! Освободите круг! — вскричал невесть откуда взявшийся Пердун. — Увидим поединок между вояками из "Ройял Бургонь" и из "Ройял Берри"!

Гигант сбросил на землю мешок, до этого момента скрывавший его лицо, замахнулся на Тюльпана, успевшего встать а стойку — и тут ко всеобщему удивлению издал ошеломленный вопль, напоминавший трубный вопль слона: это был Гужон-Толстяк!

— Привет, папашин поденщик! — вскричал Фанфан, швыряя в воздух треуголку.

— Так вот ты где! — орал Гужон-Толстяк, приятельски похлопывая Фанфана по спине. — Ты в армии стал совсем взрослым!

— Мсье, — кричал Фанфан, смеясь при этом до слез, — представляю вам человека, который печет лучшие земляничные торты в Париже и который умеет сказать "мадам" на шести языках!

— И который умеет пердеть громче всех! — Гужон-Толстяк смеялся так, что даже сложился вдвое.

— Ну уж нет, это я! — протестовал Пердун.

— Гужон-Толстяк, мой самый старый друг, — представил всем Фанфан. — Мы вместе буйствовали на улицах Парижа, когда ещё молоко на губах не обсохло!

— Это Пердун, — представил Фанфан своего соратника. Тем временем подтянулись и прочие члены "батальона смерти", — так теперь именовали приятелей Фанфана.

— Жюль Брак, Альберт Драйн, Скакун — мы все едва неделю назад не отдали Богу душу, и то, что теперь видишь — это они и есть.

— Прекрасные души, мсье! — захохотал Гужон-Толстяк. — И в хорошей упаковке! Друзья моих друзей — мои друзья, так что я угощаю!

Через десять минут они уже сидели в таверне. В Аяччо, разумеется, все таверны были уже закрыты, но положитесь на французскую находчивость — и вы получите бокал вина хоть посреди Сахары! Припоминаете сержанта Анонциада, который в Бордо ведал размещением на постой? Этот блондин — настоящее чудо: едва

сойдя на берег, уже устроил тайную кантину, поскольку знал, что нужно для солдата! Кантина помещалась в бревенчатом сарае в конце причала, заваленного чем попало: палатками, орудиями, бочками с амуницией, одеялами и всем таким прочим; хибара заросла терном и олеандрами. Вокруг неё Анонциад нагромоздил бревен, которые саперы привезли на случай постройки мостов, так что сарая и видно не было. Внутри горела свечка, поскольку тем временем уже настала ночь, а солдаты, рассевшись на земле, наслаждались вином — вином, доставленным из Бордо!

Каким же образом? А это уже секрет Анонциада и военная тайна. Зато вино великолепное! Его пригубливают, пробуют на язык, им ополаскивают горло — и Фанфан, который кое-что теперь в вине знает и понимает, определяет, откуда оно, с каких лоз и какого года хорошее, а какого — ещё лучше.

— Так что видишь, Гужон, — заметил он, закончив свой ученый доклад, то, что я здесь — отчасти и твоя вина! В один прекрасный день у печи твоего папаши ты убедил меня в том, что и сам я чувствовал — что жизнь нужно прожить на коне, пусть даже и в пехоте!

— Сынок, — заявил Гужон, — вопрос "как жить", что ты мне тогда задал, привел меня к такому же выводу, и я решился. Сменил бриоши на патронташ и чувствую себя отлично!

— Твои родители не возражали?

— Я ничего им не сказал! Оставил только дома записку: не плачьте, папа и мама, когда я вернусь, увидите, в чине буду не ниже капитана, и будете мной гордиться!

— Мсье! — заявил Анонциад, откупоривая восьмую бутылку, — теперь угощаю я!

Для этого блондина, так хорошо умевшего считать, жест такой был весьма удивителен, поскольку до сих пор никто и не подумал, во что им станет эта выпивка. А Анонциад, едва скрывая слезы, добавил:

— Ах, если бы я имел честь быть членом "батальона смерти", то предложил бы мсье Гужона именовать его почетным членом!

— Ну, как насчет почета, я не знаю, но насчет члена — тут я в нем полностью уверен! — подтвердил Тюльпан.

И так случилось, что за предложение Анонциада все тут же проголосовали, подняв руки, так что тронутый Гужон-Толстяк всплакнул. Обняв по очереди всех, предложил Пердуну на днях устроить специальное соревнование.

***

А через миллионы световых лет все они проснулись в девять часов на следующее утро в просторной портовой тюрьме, согретой утренним солнцем, лучи которого уже пробивались сквозь решетки. Всех их посреди ночи забрал патруль, когда на пустынных улицах они распевали хором куплеты собственного сочинения, вроде вот этого:

Чего хочешь — того дам, Подцепив у местных дам, Чтоб досталося оно Полковнику Рампердоно!

Точнее говоря, раньше всех проснулся Фанфан-Тюльпан, потому что кто-то его безжалостно тряс. Фанфан приоткрыл один глаз и сказал:

— Не приставай, Аврора! Дай поспать!

И тут он понял, что это не Аврора, а лейтенант де Шаманс, и пришел в себя.

— Да проснитесь вы, ради Бога! Я вас повсюду ищу с четырех утра. Что с вами случилось? — спросил лейтенант.